После смерти прах Золя был перенесен в Пантеон, как мне кажется, главным образом за вклад в дело реабилитации Дрейфуса. О Золя говорили: «Он спас честь Франции». И поныне никто еще не осмелился выбросить его останки из Пантеона. Так что и французским читателям нравится, когда писатели «вторгаются в жизнь».
В заключение я хочу еще кое-что разъяснить, чтобы меня не сочли «двурушником», как теперь говорят.
В этом году, особенно с апреля — мая, читательских писем приходит все больше, они стекаются ко мне, как вода из канала в водохранилище. Такую гору писем я даже прочесть не в состоянии. Я делаю переводы, пишу статьи, роман, перерабатываю старые сочинения, кроме того, помогаю людям в их делах, участвую в общественной деятельности, в международных контактах, да еще надо читать книги и газеты. Одним словом, работы хватает. Я же «единоличник», мне негде взять помощников, и, как ни крути, осталось-то мне жить всего несколько лет. К тому же память слабеет. Прочту письмо, отложу и забуду, иногда с большим трудом отыскиваю. Поэтому я могу ответить лишь на немногие письма, и вовсе не потому, что изменилось мое отношение к читателям, — просто я постарел и рад бы отвечать, да сил нет. Если со здоровьем станет получше, я постараюсь больше сделать для читателей, а сейчас мне остается лишь выразить им свое сожаление. Но в одном можете мне поверить: я всегда думаю о вас, постоянно желаю всем моим многочисленным читателям прекрасного и светлого будущего, этому будущему я хочу отдать свои последние силы.
Может быть, найдутся еще читатели, которые в своих письмах будут спрашивать о секретах писательской работы, полагая, что у меня хранятся универсальные ключи к ним. А ведь я уже все раскрыл. Если и существует в действительности так называемый секрет, то лишь в том, чтобы отдать свое сердце читателю.
3 марта
Перевод Т. Сорокиной
15
ДЕТИ. ВЗРОСЛЫЕ. НАЧАЛЬНИКИ
Одно время наши внучата во время кинофильма, пьесы или чьего-нибудь рассказа при появлении нового персонажа начинали допытываться, хороший это человек или плохой. Получив ответ, они успокаивались: что бы ни произошло на экране дальше, хорошие люди поступят хорошо, плохие — дурно, добро восторжествует, зло будет наказано, и можно не волноваться.
Наши так называемые взрослые частенько тогда смеялись над «примитивным» мышлением детей, полагая, что сами-то они прекрасно понимают, как «необыкновенно сложен окружающий мир». На самом же деле это совсем не так. Взрослые вдруг оказались примитивными и тоже были способны вертеться лишь в пределах этих двух определений — «хороший человек», «плохой человек». Потому-то изреченная Линь Бяо формула «хорошие люди бьют плохих, плохие бьют хороших» получила широкое признание. Очевиднейшая глупость, но нашлись же люди, превратившие ее в «указание». Неизвестно, искренне ли они верили, притворялись или даже вовсе не верили; вероятнее же всего, не раздумывали, где правда, где ложь, верить или не верить, — начальник сказал, и дело с концом, не надо думать своей головой. Раз Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань говорят: «Ба Цзинь — плохой человек», значит, ясно, он плохой человек. Было время, когда в течение многих лет я был плохим человеком. Все кругом считали меня плохим — не только в Шанхае, но и по всей стране. Лишь моя жена иногда говорила, что я не плохой; как-то раз я видел, как она написала в письме сыну своих друзей: «Я не верю, что дядя Ли — плохой человек». Для некоторых знакомых я тоже не был плохим, но они сами числились плохими и были загнаны в «коровник». Помнится, Сяо Шань рассказывала курьезный случай: сынишка приятеля спросил у матери, почему это плохие люди — все старые. Дело в том, что мать приходила с мальчиком в отделение Союза писателей и он видел, что писатели, которых прорабатывали и выставляли во дворе «напоказ толпе» и которые сознавались в преступлениях, все были седые или лысые. В глазах ребенка мы все были дряхлыми стариками. Сяо Шань рассказывала тогда об этом с горечью. Почему же мы все вдруг стали плохими? Ну, взять хотя бы меня: ведь я был избран председателем шанхайского отделения Союза писателей! А причина-то очень проста: дети верят взрослым, взрослые — начальникам, а начальники, разумеется, правы.
Ведь сколько лет так было! Начальник скажет, что ты плохой, так разве осмелишься это отрицать?
Верить начальнику — это давняя традиция. Столько людей возлагали надежды на справедливого судью Бао[40], сочиняя о нем всевозможные чудесные легенды! Другие уповали на благородного, праведного сановника Хай Жуя[41], а в результате У Хань и Чжоу Синьфан «погибли оскорбленные». В конце 1961 или в начале 1962 гада я посетил могилу Хай Жуя в Хайкоу на острове Хайнань. К счастью, я тогда ничего не написал о нем, иначе я бы уже давно ушел вместе с У и Чжоу, не дожив до сегодняшнего дня, когда я могу тут разглагольствовать.
По правде говоря, я втайне восхищаюсь справедливым Бао и праведным Хай Жуем. Но меня все время одолевает сомнение: может ли решить проблемы один справедливый чиновник? Я часто думаю: если я не постою сам за себя, если я безвольный тюфяк и во всем полагаюсь на справедливого Бао и праведного Хай Жуя или на одного-двух хороших чиновников, много ли будет толку? Допустим, действительно найдется такой, «ясное солнышко», — что он без корпуса толковых, дельных работников, без искренней поддержки широких масс?
