2
Невестка Чжо Синьфана рассказывала, что ее свекровь, жену Чжоу, незадолго до ее смерти мучители, встав в круг, швыряли как мяч; на ней живого места не оставалось. Друзья уговаривали ее убежать, скрыться, а она ответила: «Если я убегу, они вот так же примутся за моего дорогого Чжоу». Сяо Шань, правда, не довелось испытать подобных изощренных физических издевательств, но в духовном смысле ее тоже швыряли как мяч. И она рассуждала при этом так же: если ей достанется больше мучений, то, может быть, меньше выпадет на мою долю. Но это была чистейшая иллюзия, в конечном итоге страдала все же сама Сяо Шань. Невыносимо больно было видеть, как она сохнет день ото дня, как постепенно угасает в ней пламень жизни. Я уговаривал ее, успокаивал, пытался помочь — все напрасно.
Сяо Шань часто спрашивала меня: «Когда же будет решено твое дело?» Я отвечал с горькой усмешкой: «Когда-нибудь будет решено». Она вздыхала: «Боюсь, я не дождусь этого», потом она заболела. Ее уговаривали вызвать меня из «школы кадров Седьмого мая»[32]. Не знаю, откуда у нее были сведения обо мне, но она отказалась: «Он как раз сочиняет „самокритику“, не надо его отрывать. Может быть, решится его дело». Когда я приехал на побывку из «школы», Сяо Шань уже не вставала с постели. Она спросила, как я писал «самокритику» и решено ли дело. Я действительно сочинял тогда «самокритику», да ведь я делал это уже много раз. Меня заставляли писать только затем, чтобы измотать вконец мои силы. Но как она могла знать, чем я был занят?
До кончины Сяо Шань оставалось всего немногим больше двух месяцев, опухоль пустила метастазы, но мы этого не знали. Хотели позвать доктора, чтобы осмотрел ее хорошенько, но ничего не вышло. Положено было записаться в больнице на амбулаторный прием, и после долгого ожидания вас принимал врач или практикант, выписывал какое-нибудь лекарство, и весь разговор. Если температура доходила до 39°, можно было записаться на внеочередной прием или вы имели право сидеть полдня в переполненном смотровом кабинете. Раздобыть какой-нибудь транспорт тогда было очень трудно. Чаще всего наш зять одалживал у кого-нибудь велосипед, усаживал Сяо Шань на седло и потихоньку вел велосипед. Однажды она наняла велорикшу, а на обратном пути никого найти не удалось. Поплелась пешком в сопровождении приятельницы. Брели с передышками, остановками, на перекрестке она чуть не упала. Стали умолять прохожих сообщить домой. Там как раз оказался один из племянников Сяо Шань, пришедший ее навестить. Он побежал навстречу и дотащил ее домой на спине. Она надеялась, что рентгеновский снимок поможет установить точный диагноз, но рентгена добиться не удавалось. Наконец с помощью одного из родственников Сяо Шань по знакомству сделали два снимка и диагностировали рак кишечника. Потом один из друзей, опять же через знакомых, устроил ее в больницу. Она так радовалась, надеялась, что это ее спасет. Она одна не знала об истинном своем состоянии. В больнице Сяо Шань пробыла всего три недели.
Отпуск мой кончился, я просил дать мне еще месяц, чтобы ухаживать за больной. Состояние жены с каждым днем ухудшалось, и я не хотел оставлять ее без ухода. Но когда я попросил о продлении отпуска, вожак «рабочего пропагандистского отряда» в отделении Союза потребовал, чтобы я на следующий же день возвращался в «школу кадров». Скрыть это от Сяо Шань было невозможно. Она вздохнула: «Поезжай спокойно» — и отвернулась, чтобы я не видел ее лица. Дочь и зять, наблюдавшие все это, ни о чем не спрашивая, побежали на улицу Цзюйлу объяснить ситуацию тому самому вожаку, надеясь, что он все же согласится отпустить меня еще на какое-то время в город ухаживать за больной. Но этот бонза, «строгий блюститель порядка», заявил, что я не врач и незачем мне оставаться дома. «Это повредит перевоспитанию». Дети вернулись домой возмущенные, но сообщили лишь, что не получили разрешения (уже потом они пересказали его «изречения»). Ну что тут скажешь? На следующий день мне предстояло снова отправиться в «школу»!
Всю ту ночь Сяо Шань плохо спала, да и я, конечно, тоже. На следующий день рано утром в доме совершенно неожиданно появился наш сын — оказывается, он приехал глубокой ночью. Он жил и работал в деревне на поселении; получив вести из дому, выпросил отпуск, чтобы повидаться с матерью, но не ожидал, что она так плоха. Я успел лишь посмотреть на сына, поручил ему мать и поехал в «школу».
Настроение у меня было хуже некуда. Я никак не мог понять, как это все могло случиться. Целых пять дней в «школе» я не получал вестей из дому. Сяо Шань была так тяжело больна, а мне не давали возможности даже узнавать о ее состоянии. Невыносимо тяжелы были эти пять дней! Вечером пятого дня главарь цзаофаней[33] сообщил нам, что на следующий день утром мы все возвращаемся в город на собрание. Вот так я снова оказался дома, увидел жену. Благодаря помощи друзей ее удалось положить в больницу имени Сунь Ятсена, в палату для раковых больных. Все уже было договорено, на следующий день надо было отправляться. Сяо Шань так надеялась, что увидит меня до больницы, и вот я вернулся. Я даже не представлял себе, что болезнь будет прогрессировать так быстро. Мы увиделись, и я не мог вымолвить ни слова. Она же сказала только: «Наконец-то меня кладут в больницу». Я ответил: «Не волнуйся, лечись».
