Избранное - [281]
— Вы завтра не на дежурстве, Удри? — говорит майор. — Ну, тогда… только не опаздывайте к обеду: я хочу взять реванш!
V
А Арзас и ЛорейЭто страны рогачейТир лю.Леон-Поль Фарг
Погода была фантастическая. Голубой холод, сказал Теодор. Зимнее солнце точно надело желтую соломенную шляпку не по сезону. Все блестело, как на страницах толстого каталога товаров для каникул. Мы шагали быстро, дни теперь короткие, а если следуешь по маршруту школьников… Дело в том, что Теодор непременно хотел показать мне церковь Вобана, а Фор-Луи был в стороне от дороги на Друзейнгейм, почему бы и не посмотреть? Часом больше, часом меньше. Здесь поговорить или там… Мы были в том возрасте, когда важнее всего поговорить друг с другом, Теодор придавал всему интонации Жарри. Я рассказал ему, что Гёте — после того, как мне это сказала Бетти, я проверил по «Dichtung und Wahrheit»[53] Гёте, валявшейся у моих квартирных хозяев, забавно, однако, это, по-видимому, издание для школьников, — так вот Гёте называл это место его французским именем. Для доктора Гёте — нечто вроде Перубия, как он выражается. По его мнению, нужно и впрямь быть сродни подданным короля Юбю[54], чтоб переводить географические названия на язык папы — мамы. Он поучал меня: такие люди, как мы, должны, напротив… не хватало еще вернуться к «Фор-Луи», мы и без того явились сюда ряжеными, от всего этого разит военным горном, Пуанкаре, «Мадлон». Зато называть Людовика XIV — Людвигом, пожалуйста, в добрый час. И заметьте, что в годы Революции говорили Фор-Вобан, ну, пусть Людвигсфесте, куда ни шло. Нам уже, впрочем, недалеко до… Как вы его именуете.
Итак, батальон Теодора в первые вечера угнездился здесь. Он объясняет мне. Можешь сказать, это город, который так и забыли построить. Иными словами, он был выстроен Людовиком XIV, нет, точнее, Вобаном. Распланирован как по линеечке, подобно американским поселениям, разбит на квадраты с одинаковыми, симметрично поставленными домами, руины замка Хагенау предполагалось — как утверждают туземцы — сохранить в качестве украшения. Нет, урбанизм недуг отнюдь не новый! Среди всего этого церковь выглядела, должно быть, не такой гигантской, я хочу сказать, тогда, на закате XVII века, в самом свище Его Величества, и укреплено все это было на совесть, архитектурный проект, где ты ничего не упустил из виду, предусмотрел и перспективу осады и потребности души. Застроен был, в сущности, только остров на Рейне, все, что вы там видите, появилось потом, после Вобана Фор-Луи понемногу вгрызался в сушу. В 1793 силы Коалиции разрушили город артиллерийским обстрелом, батареи стояли на том берегу реки. А когда мы год спустя вернулись — Сен-Жюст, Карно и прочие… никому и в голову не пришло его отстроить. Да и впоследствии. Таким образом, как мы можем убедиться собственными зоркими глазами кубистской эпохи, от него только и осталась крепость-церковь, которую сейчас я возьму на себя честь показать вам, следуйте за гидом… перед ней участки земли, разрезанной на прямоугольники дорогами, которые были улицами некоего Ле Корбюзье той поры. Дома, как видите или не видите, стоят дальше, разбросанные со своими садиками как попало, без всякого порядка. Если говорить о творениях искусства, то за церковью, на равнине, прежде бывшей руслом Рейна, есть еще навесной канал, нечто вроде нескончаемого вала, параллельного реке. Теперь это уже не остров, но как бы польдер. А водные пути к Страсбуру или к Хагенау, будь то канал или мертвый рукав реки, равно именуются тут Модером. С одной стороны, так проще. С другой — ты окончательно перестаешь что-либо понимать. За валом леса, которые выросли здесь уже после Людовика XIV. Это видно по стилю. Версаля — ни на су. Простите, — ни на пфенниг.
При этих словах на дорогу выскочил странный персонаж. Точно на ярмарке, в тире, когда попадаешь в яблочко из карабина. Старик лет за восемьдесят с ружьем Граса на ремне, с патронташем, в охотничьих сапогах, а на голове кивер. А, доктор! Замахал он руками. Эта борода веером был в 1870 франтирером, и теперь он извлек на свет божий свой головной убор, дабы приветствовать французов. Донельзя возбужден. Теодор был первым, кто вошел в его жилище несколько дней назад, так что можете представить до чего он обрадовался! А как господа стрелки? При этом он крупный землевладелец и через жену в родстве с королями Баварии. К тому же — мануфактуры в Мюлузе. Знай я, что встречу вас тут, вот так, неожиданно! Почтеннейший мсье Б. все еще был взволнован тем, что принял у себя в доме милых стрелков, ать, два, ать, два… они их заполучили, они, я имею в виду мадам Б. и его, их, я имею в виду офицеров батальона, к себе на обед, ну и прием, скажу вам! Взять хоть эту манию накладывать в тарелки сырой хрен, от которого потом болит живот. Но с тех пор от мсье не дождались бы за все золото мира слова «красный» — в разговоре он обозначал обычно этот цвет, как вишнево-синий или смородинно-зеленый, и даже если речь заходила о Бетховене… Вам известно, что он останавливался у нас, Бетховен, по дороге в Страсбур… Бетховен приезжал в Страсбур? Питекантроп 1870-го пропускает вопрос мимо ушей, даже если речь идет о Бетховене, ему набили оскомину разговоры о музыке, он предпочитает военные фанфары… Ну, кто лучше знает эти края? Все же он сетует на какого-то младшего лейтенанта, который показался в деревне с прислугой, с его прислугой, мсье Б. … я имею в виду. Надо все же соблюдать приличия. Мне вспоминается рассказ Бетти: спрошу-ка я его, правдива ли вся история о полуголых танцорах, но Теодор перебивает меня на первом же слове. Вы что, спятили, Удри, — после того, как поспешно отделался от старика, сказав ему на прощанье, а я и не знал, что механические бритвы существовали уже во времена Тьера, — есть вещи, о которых не говорят перед противником. Противником? Теодор ухмыляется: противник не обязательно тот, кто стреляется с тобой на поединке. А знаете, с кем еще в родстве сей национальный гвардеец, и тоже по женской линии? Нет? Угадайте! Сдаетесь? Скажите, что сдаетесь… Ну ладно. Сдаюсь. Теодор долго молчит, точно выжидает, пока я созрею. Или хочет поиграть на нервах. Пощекотать мое любопытство. Явно обдумывает, как поразить меня. Или придумывает. Кем бы это поразить меня посильнее, а?.. Иисус Христос, Бетман-Гольвег, Мухаммед, Блерио… кто? Но где же церковь? Да вот, рядом. А, черт побери, ну и силен же этот Вобан! Представьте себе Мадлен, только без колонн. Среди поля, где не было бы полей.
Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его. Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза.
В романе всего одна мартовская неделя 1815 года, но по существу в нем полтора столетия; читателю рассказано о последующих судьбах всех исторических персонажей — Фредерика Дежоржа, участника восстания 1830 года, генерала Фавье, сражавшегося за освобождение Греции вместе с лордом Байроном, маршала Бертье, трагически метавшегося между враждующими лагерями до последнего своего часа — часа самоубийства.Сквозь «Страстную неделю» просвечивают и эпизоды истории XX века — финал первой мировой войны и знакомство юного Арагона с шахтерами Саарбрюкена, забастовки шоферов такси эпохи Народного фронта, горестное отступление французских армий перед лавиной фашистского вермахта.Эта книга не является историческим романом.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
Марсель Эме (1902–1967) — один из самых замечательных французских писателей. Его произведения заставляют грустить, смеяться, восхищаться и сострадать. Разве не жаль героя его рассказа, который умел проходить сквозь любые препятствия и однажды, выбираясь из квартиры своей возлюбленной, неожиданно лишился своего дара и навсегда остался замурованным в стене? А умершего судебного пристава, пожелавшего попасть в рай, Господь отправил на землю, чтобы он постарался совершить как можно больше добрых дел и заслужить безмятежную жизнь на небесах.
«…когда мне приходится иметь дело с человеком… я всегда стремлюсь расшевелить собеседника. И как бывает радостно, если вдруг пробьется, пусть даже совсем крохотный, росток ума, пытливости. Я это делаю не из любопытства или тщеславия. Просто мне нравится будоражить, ворошить человеческие души». В этих словах одного из персонажей романа «Сын вора» — как кажется, ключ к тайне Мануэля Рохаса. Еще не разгадка — но уже подсказка, «…книга Рохаса — не только итог, но и предвестие. Она подводит итог не только художественным исканиям писателя, но в чем-то существенном и его собственной жизни; она стала значительной вехой не только в биографии Рохаса, но и в истории чилийской литературы» (З. Плавскин).
«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…».
Мохан Ракеш — классик современной литературы на языке хинди. Роман «Темные закрытые комнаты» затрагивает проблемы, стоящие перед индийской творческой интеллигенцией. Рисуя сложные судьбы своих героев, автор выводит их из «темных закрытых комнат» созерцательного отношения к жизни на путь активного служения народу.
В этот небольшой сборник известного французского романиста, поэта, мастера любовного жанра Франсиса Карко (1886–1958) включены два его произведения — достаточно известный роман «Всего лишь женщина» и не издававшееся в России с начала XX века, «прочно» забытое сочинение «Человек, которого выслеживают». В первом повествуется о неодолимой страсти юноши к служанке. При этом разница в возрасте и социальном положении, измены, ревность, всеобщее осуждение только сильнее разжигают эту страсть. Во втором романе представлена история странных взаимоотношений мужчины и женщины — убийцы и свидетельницы преступления, — которых, несмотря на испытываемый по отношению друг к другу страх и неприязнь, объединяет общая тайна и болезненное взаимное влечение.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Грозное оружие сатиры И. Эркеня обращено против социальной несправедливости, лжи и обывательского равнодушия, против моральной беспринципности. Вера в торжество гуманизма — таков общественный пафос его творчества.
Мухаммед Диб — крупнейший современный алжирский писатель, автор многих романов и новелл, получивших широкое международное признание.В романах «Кто помнит о море», «Пляска смерти», «Бог в стране варваров», «Повелитель охоты», автор затрагивает острые проблемы современной жизни как в странах, освободившихся от колониализма, так и в странах капиталистического Запада.
Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) — знаменитый французский писатель. Его подпольно изданная повесть «Молчание моря» (1942) стала первым словом литературы французского Сопротивления.Jean Vercors. Le silence de la mer. 1942.Перевод с французского Н. Столяровой и Н. ИпполитовойРедактор О. ТельноваВеркор. Издательство «Радуга». Москва. 1990. (Серия «Мастера современной прозы»).