Избранное - [8]

— Удивительно, клянусь Аллахом!

Тщетно старался «председатель» вызвать братьев на разговор. В конце концов ему все это надоело, и он молча принялся за еду.

Вскоре вернулась Заннуба. Одного взгляда острых глаз Мабрука было достаточно, чтобы узнать, что лежит на блюде, которое она принесла.

— Гусиная ножка пожаловала! — громко объявил он.

Ханфи театрально воздел руки к небу и воскликнул:

— Не может быть!

Быстро вскочив, он поправил сползшие на нос очки и взглянул на блюдо.

— Все ясно! Да, такова печальная истина, молодые люди!

И, став в позу, он торжественно провозгласил:

— Ее величество гусиная ножка!

Все подняли головы и, увидев надоевшую еду, переглянулись, а затем устремили глаза на Абду, словно спрашивая, каково его мнение и как он намерен поступить. Ведь сегодня он особенно не в духе.

Но Абда не шевельнулся. Он подождал, пока Заннуба поставила блюдо на середину стола, потом поднял глаза и долго молча смотрел на него. Вдруг он, словно коршун, схватил гусиную ножку, подбежал к окну, выбросил ее на улицу и так же молча вернулся на свое место.

За этой немой сценой последовала минута ошеломленного молчания, но потом все разразились одобрительными возгласами и радостным смехом — все, кроме Заннубы. Громче всех хохотали, кричали и шумели, конечно, Ханфи с Мабруком. «Почетный председатель» и «почетный слуга» веселились от чистого сердца. Им хотелось как можно дольше наслаждаться шумом и хохотом, раз для этого наконец представился повод. Ханфи долго и весело смеялся, поглядывая на Мабрука, который громоподобно хохотал, приговаривая:

— Ах! Ах! Вот так гусиная ножка!

Вдруг Ханфи повернулся к Абде.

— Ты забыл, сиди Абда, — сказал он, — что кофейня уста[14] Шхаты недалеко от нас. Держу пари, что гусиная ножка упала какому-нибудь посетителю на голову.

— Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! — тотчас же откликнулся Мабрук.

— Вся жизнь — назидание и поучение, — поддержал его Ханфи самым серьезным тоном.

— О Аллах всемогущий, сохрани нас от зла! — со вздохом Подхватил Мабрук. — Посетитель сидит себе, извиняюсь, в полном благополучии и, ничего не подозревая, требует чашку кофе без сахару или там кальян, и вдруг на него падает…

— На него падает гусиная ножка! Аллах да сохранит нас и избавит от зла! — взмолился Ханфи.

Заннуба задыхалась от злости. Поступок Абды вывел ее из себя, но она сдерживалась и молчала.

А Мабрук, покачивая головой, продолжал:

— Вся жизнь, извините, — назидание и поучение!

И Заннуба не выдержала.

— Замолчи! — крикнула она. — И ты туда же, подхалим несчастный! Деревенщина! Блюдолиз!

Смутившись, Мабрук замолчал, но ненадолго.

— А что я такое сказал? — продолжал он. — В этом, без шуток, великое назидание. Посетитель требует, что ему нужно, одно кофе за малый пиастр или кальян за никель, встает, извините, ничего не подозревая, и вдруг на него обрушивается с неба ножка настоящего гуся ценой в гинею[15].

— Говорю тебе, перестань! — гневно повторила Заннуба и повернулась к Абде, молчание которого придавало ей смелости: — А ты — клянусь пророком, ты еще увидишь! Плюнь мне в лицо, если тебе когда-нибудь повезет.

— Что ты болтаешь! — крикнул Абда, побагровев от гнева.

— Ты еще увидишь, простит ли тебя Аллах и отпустит ли тебе грехи! — не сдавалась Заннуба. — Смотри, если попадешь в рай, ни один пророк за тебя не заступится.

Абда отмахнулся от нее, и Заннуба мгновенно умолкла. Решив, что лучше подойти к нему с лаской, она сказала:

— Да и гуся-то я разве тебе принесла? Клянусь пророком, вовсе нет! Я принесла эту птицу Мабруку. Правда, Мабрук?

Мабрук смущенно посмотрел на нее, потом, не зная, что ответить, в замешательстве взглянул на остальных. Наконец он счел за лучшее согласиться с Заннубой и со скрытой насмешкой пробормотал:

— Да… эта птица…

— Ведь Мабрук любит холодную птицу, — продолжала Заннуба, не обращая внимания на его тон.

Мабрук в знак вынужденного согласия кивнул.

— Да, без шуток, как англичане…

«Председатель» Ханфи вопросительно посмотрел на него.

— А ты откуда знаешь, что любят англичане?

— Как не знать, — ответил Мабрук. — Ведь во время войны моего двоюродного брата и других родичей забрали в армию вместе с верблюдами и ослами.

— Верно, — сказал Ханфи. — И он там ел холодную птицу! Клянусь Аллахом, чудесно! Видно, ситти Заннубе хочется, чтобы мы во всем подражали англичанам.

Поняв, что Ханфи над ней издевается, Заннуба гневно воскликнула:

— Ради пророка, замолчи и покройся циновкой! Что за напасть такая! Прямо не знаю, что это с вами делается! Клянусь пророком, вы все стали несносными!

Не дав Заннубе договорить, Абда поднял голову и крикнул:

— Тише! Замолчи! Довольно! Клянусь великим Аллахом, — угрожающе продолжал он, — я этого не потерплю! Ты думаешь, мы собаки, чтобы кормить нас такой дрянью? Но мы не собаки!

Заннуба испуганно посмотрела на него и кротко произнесла:

— Ведь я же сказала, что принесла ее Мабруку.

— А Мабрук не человек, что ли? — возразил Абда. — Разве он не такой, как мы? С каких это пор с Мабруком обращаются не так, как с нами? Давно ли в нашем доме завелись такие порядки?

Эти слова были встречены горячим и решительным одобрением. Смущенно опустив глаза, Мабрук теребил пальцами пуговицы своего грязного, рваного кафтана. Он чувствовал какое-то непонятное волнение, ему все время хотелось украдкой взглянуть на новый дорогой костюм Мухсина. За его робкими взглядами не скрывалось никаких тайных мыслей. Быть может, неведомо для него самого они выражали скрытую печаль. Возможно, что в эти минуты он ощущал всю разницу между собой и людьми, с которыми жил с той поры, как семья поселилась в Каире. Но Мабрук этого не сознавал и не мог бы объяснить. То были просто мимолетные ощущения.