Избранное - [124]

Мы сели в машину и пустились в обратный путь. Когда мы проезжали через деревню, до нас донеслись завывания и причитания женщин, раздававшиеся во дворе старосты. Я жестом остановил шофера.

— Омда умер?

Из окошка машины мы увидели странное и непонятное, на первый взгляд, зрелище: начальник гафиров, его заместитель и несколько гафиров выносили что-то на руках со двора старосты. Их окружила толпа мужчин, женщин и детей, прославлявших Аллаха. Женщины издавали радостные крики и били в бубны, как на свадьбе. Я и эксперт, удивленный не меньше моего, вытянули шеи, стараясь рассмотреть, что они несут. Нашим взорам предстал обыкновенный телефонный аппарат, имеющийся во всех районах. У эксперта вырвался возглас изумления:

— Они устроили для телефона торжество, как для невесты!

Я подозвал одного из гафиров и спросил в чем дело. Оказалось, что сегодня получен приказ о смещении прежнего старосты и назначении на его место другого, из соперничающей семьи. И нам все стало ясно. Эксперт, усмехаясь, наклонился ко мне.

— Видно, служебный телефон у омды наподобие скипетра.

И в самом деле, в деревне телефон является символом власти, могущества и близости к правительству, а перенос его из одного дома в другой означает падение старой власти. Вопли и плач, поднявшиеся во дворе прежнего старосты при проводах телефона, подтверждают тяжесть постигшего его несчастья. Но это несчастье, как и всякое другое, имеет свою светлую сторону — во дворе нового старосты криками радости и звоном бубнов встречают перекочевавший сюда телефон. Его появление здесь — признак счастья и преуспевания. Так в этой тёмной, забитой деревне обыкновенный телефон из стали и дерева приобрел новое важное значение.

Когда машина тронулась, эксперт, помолчав, обратился ко мне:

— По-видимому, новый омда протеже вновь сформированного кабинета.

Я ответил ему, что в этой деревне, как и в любой другой в сегодняшнем Египте, обычно имеются две-три семьи, члены которых борются за право занять место омды. Каждая из них примыкает к какой-либо партии, оспаривающей власть. Почему же он полагает, что в деревне положение иное, чем во всем государстве? Ведь деревня — это государство в миниатюре.

18 октября…

Вернувшись в свой кабинет, я сразу послал за шейхом Усфуром. Он появился передо мной растерянный и молчаливый. Я встретил его словами:

— Тебе нравится девушка Рим?

Подняв голову, он посмотрел на меня так, словно хотел своим взглядом, как кинжалом, пронзить мне сердце. Потом он снова опустил голову и ничего не ответил.

Я сказал:

— Хочешь, я приглашу муэдзина[104] и поженю вас?

Шейх не шевельнулся.

— Если бы она была здесь, можно бы…

Я изо всех сил старался заставить его заговорить, но он продолжал молчать. Вдруг шейх запел еле слышно, но очень ясно выговаривая слова:

Хотя меня ты не послушал,

 —  Я признаю,  — ты победил…

Собачий хвост прямым не станет,

Хоть в форму ты б его вложил!..

Не сдержавшись, я крикнул:

— Замолчи, скотина!

Поняв, что от него ничего не добьешься, я прогнал его.

Лучше допросить цирюльника. Я вызвал его и спросил, как мог он допустить, чтобы задушенную женщину похоронили без разрешения властей? Он быстро ответил:

— Ваша честь, я не знал, задушена женщина или сожжена. Господин санитарный врач приказал похоронить ее как обычно.

— Не произведя вскрытия?

— Ваша честь, если вскрывать каждого покойника, то помрешь раньше них.

— Следовательно, никто не вскрывал и не осматривал труп…

— Обычно, ваша честь, цирюльники районов по телефону докладывают медицинскому инспектору о чьей-нибудь смерти, а тот, сидя в своем кабинете, каждый раз спрашивает о причине смерти. Ему отвечают, что человек умер своею смертью. А доктор повторяет по телефону одно и то же: хороните, хороните, хороните…

— Отлично! Отлично! Отлично!

Видно, и от цирюльника никакой пользы не будет. Я хорошо знаю этих санитарных цирюльников. Вся их обязанность заключается в том, чтобы получить от семьи умершего пять пиастров и добиться разрешения на похороны, даже не взглянув на покойника и не побывав в его доме. Но если бы они были не только похоронными маклерами, если даже допустить, что среди них нашелся бессребреник, который, сознавая свой долг, произвел бы вскрытие трупа — что мог бы обнаружить невежественный человек при осмотре тела, на котором нет заметных повреждений? Как мог бы он установить, что человек умер насильственной смертью?

Вся беда заключается в самом институте санитарных цирюльников, которых нет больше ни в одном государстве на земле.

Так же обстоит дело и с повивальными бабками. Мне запомнился случай, о котором рассказал мне однажды врач районной больницы. Его пригласили в одну деревню на тяжелые роды. Поспешив туда, он увидел лежавшую на спине женщину, из ее чрева торчала рука ребенка. Рядом с больной сидела рыжеволосая, скуластая старуха. Врачу сказали, что это — повивальная бабка Ситт Хиндийя, а женщина находится в таком положении уже третьи сутки. Он спросил старуху, чего она ждала все это время, почему не вызвала врача? Старуха ответила: «Мы ждали помощи Аллаха. Мы просили Аллаха ниспослать ей благословение». Обследуя больную, врач обнаружил во влагалище солому, мочевой пузырь был разорван. Не было никакой надежды спасти ее, а младенец погиб еще два дня назад. У ног женщины врач увидел кучу грязной соломы. Повернувшись к Ситт Хиндийе, он спросил, что все это означает. Старуха ответила: «Господин доктор, когда я вложила руку, чтобы вытащить ребенка, она наткнулась на что-то скользкое. Чтобы не скользило, я потерла немного соломой». И она протянула врачу руку с длинными черными ногтями, всю в соломенной трухе.