Избранник - [73]

Шрифт
Интервал
.

Речь произвела на меня большое впечатление; я очень гордился отцом. Это было чудесно знать, что скоро перед тысячами людей он произнесет те же самые слова, которые он читал мне субботним вечером.

За день до назначенного в Мэдисон-сквер-гарден митинга разразилась страшная снежная буря. Отец, бледный как снег, бродил по квартире, глядя в стекла на разгулявшуюся вьюгу. Снег шел целый день, потом перестал. Назавтра город весь день боролся с сугробами, но к вечеру, когда отец отправился на митинг, улицы все еще оставались завалены. Он выглядел мрачно, лицо его посерело. Я не мог с ним отправиться, потому что наутро мне предстояла контрольная по логике. Я остался готовиться и усилием воли пытался сосредоточиться на смысле логических проблем. Но они все казались мне бессмысленными. Я представлял отца, стоящего на трибуне перед огромным залом, оставшимся пустым из-за снега. И с ужасом ждал того момента, когда услышу поворот ключа в замке.

Я занимался, как мог, проклиная профессора Флессера за его неожиданную контрольную. Потом просто слонялся по квартире, думая о том, как это глупо — вся отцова работа пошла насмарку из-за такой нелепости, как снегопад[67].

Почти в час ночи я услышал, как открывается входная дверь. Я побежал из кухни, где пил молоко, в прихожую и увидел отца. Его лицо сияло от возбуждения. Митинг прошел с невероятным успехом. Стадион был набит под завязку, и еще две тысячи человек стояли снаружи, слушая речи через динамики. Отец ликовал. Мы сели за кухонный стол, и он рассказал мне все по порядку. Полиция перегородила улицы; призывы ораторов покончить с британским мандатом правления и создать еврейское государство встречали у толпы горячий отзыв. Выступление моего отца было принято чрезвычайно горячо. Сенатор, выступавший ранее, подошел к нему после речи, долго жал руку и обещал всемерное содействие. Вопрос о том, имел ли митинг успех, даже не стоял — он имел оглушительный успех, несмотря на заваленные снегом улицы.

Спать мы разошлись только около трех.

Митинг в Мэдисон-сквер-гарден оказался наутро первополосной новостью всех нью-йоркских газет. Англоязычные газеты приводили выдержки из речи сенатора и кратко упоминали моего отца. Но все газеты на идише щедро цитировали его речь. Я оказался в центре горячего внимания студентов-сионистов и мишенью ледяной ненависти студентов-антисионистов. Я не придал особого значения тому, что Дэнни не встретился со мной в столовой. Одновременно из-за тяжелого недосыпа и возбуждения по поводу митинга я себя странно чувствовал, и результаты контрольной по логике оказались для меня плачевными. Но я не беспокоился. Логика сейчас не имела для меня никакого значения. У меня перед глазами стояло радостное лицо моего отца, а в ушах снова и снова звучал его рассказ о митинге.

Тем вечером я больше получаса дожидался Дэнни перед двойными дверями нашего колледжа, прежде чем решил наконец оправиться домой один. На следующее утро его не оказалось перед нашей синагогой. Я ждал, пока мог, потом вскочил на трамвай и отправился в колледж. Там я уселся за стол и стал готовиться к семинару по Талмуду, как вдруг заметил Дэнни, который, проходя мимо меня, мотнул головой в сторону выхода. Он был бледен и мрачен, веки его нервно мигали. Он вышел из аудитории. Помедлив, я отправился за ним. Он зашел в туалет. Я тоже. Туалет был пуст. Дэнни мочился у одного из писсуаров. Я встал рядом и сделал вид, что тоже мочусь. Потом спросил, все ли у него в порядке. Не совсем, ответил он с горечью. Его отец изучил все газеты на идише, которые написали о митинге. Вчера за завтраком с ним случился взрыв ярости, потом он повторился за ужином и потом снова за завтраком. Дэнни отныне запрещалось видеть меня, говорить со мной и подходить ко мне ближе чем на четыре шага. Мы с отцом исторгаемся из дома рабби Сендерса. Если рабби еще хоть раз услышит о том, что Дэнни находился в моем присутствии, он немедленно заберет сына из колледжа и отошлет его в далекую загородную ешиву для получения раввинского посвящения. Никакого светского образования, никакой степени бакалавра, только раввинское посвящение. Мы не должны пытаться видеться тайком — он все равно это обнаружит. Он не обращал внимания, что его сын читает запрещенные книги, но он никогда не позволит своему сыну дружить с сыном человека, который выступает за основание светского еврейского государства, в котором заправляют еврейские гоим. Эта встреча в туалете тоже опасна для Дэнни, но должен же он мне это сказать. Словно чтобы подчеркнуть эту опасность, в туалет зашел студент-хасид, мельком взглянул на меня и пристроился к соседнему писсуару. Дэнни тут же вышел. Когда я вернулся в аудиторию, его там уже не было.

Я ожидал чего-то подобного, но все равно не мог поверить. Запретной чертой для рабби Сендерса оказалась не светская литература, не Фрейд — он признал, что ему было известно об этом, — а сионизм. Это было просто невероятно. Мы с отцом, очевидно, оказались отторгнуты не только от семьи Сендерсов, но от всех противников сионизма. Студенты-хасиды избегали весь день всякого контакта со мной и даже разбегались от меня в коридорах. Краем уха я услышал от кого-то из них об «этих гоим Мальтерах». За обедом я сел с кем-то из нехасидов и стал смотреть в ту часть столовой, которую всегда занимали хасиды. Они обычно садились очень тесно, мой взгляд скользил по их черным одеяниям, бахромкам, бородам и пейсам — и мне чудилось, что каждое сказанное ими слово было обращено против меня и моего отца. Дэнни сидел среди них, нахмурившись. Порой он встречался со мной глазами и медленно отводил их. Я холодел от его взгляда, полного беспомощной мольбы. Мне казалось это невероятным, непостижимым абсурдом. Не Фрейд, но сионизм — вот что разрушило нашу дружбу. Остаток дня я попеременно испытывал то ярость от слепоты рабби Сендерса, то отчаяние от беспомощности Дэнни.

Продолжить чтение
Рекомендуем почитать
Большие и маленькие

Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…

Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.

Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.

Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.

В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.

Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.

Ошибка Либермана

У немолодого чикагского детектива Эйба Либермана куча неприятностей: его напарник слишком много пьет, начальник груб и несправедлив, дочь рассорилась с мужем, а здоровье в плачевном состоянии. В это время к Эйбу приходит шикарная мексиканская проститутка Эстральда Вальдес и предлагает ему ценную информацию в обмен на защиту от угрожающей ей опасности. Однако добрые намерения Либермана готовят почву для жестокого убийства, причины которого коренятся в событиях десятилетней давности. С риском для жизни Либерману все же удается найти убийцу и — на самых последних страницах романа — до конца распутать эту тайну.Стюарт Каминский (Камински) (1934–2009), популярный американский автор детективных романов и киносценарист, удостоен престижной премии Эдгара Аллана По.Шикарная мексиканская проститутка предлагает чикагским полицейским Эйбу Либерману и Биллу Хэнрагану ценную информацию в обмен на защиту от угрожающей ей смертельной опасности.

Стражи последнего неба

Борис Штерн и Павел Амнуэль, Мария Галина и Хольм ван Зайчик, Г. Л. Олди и Даниэль Клугер… Современные писатели-фантасты, живущие в России и за ее пределами, предстают в этом сборнике как авторы еврейской фантастики.Четырнадцать писателей. Двенадцать рассказов. Двенадцать путешествий в еврейскую мистику, еврейскую историю и еврейский фольклор.Да уж, любит путешествовать этот народ. География странствий у них — от райского сада до параллельных миров. На этом фантастическом пути им повсеместно встречаются бесы, соблюдающие субботу, дибуки, вселяющиеся в сварливых жен, огненные ангелы, охраняющие Святая Святых от любопытных глаз.

Бессмертник

Роман известной американской писательницы Белвы Плейн «Бессмертник», несомненно, можно назвать старой, доброй семейной сагой. Эта яркая, увлекательная книга повествует о жизни главной героини Анны с рождения до глубокой старости. Автор то погружает читателя в сюжет, делая его практически действующим лицом, то отдаляет, заставляя взглянуть на события со стороны. На долю героини выпало много испытаний: несчастная любовь; замужество, которое так и не принесло ей женского счастья; рождение дочери не от мужа; смерть сына, а потом и внука.

Доля правды

Действие романа разворачивается в древнем польском городе Сандомеже, жемчужине архитектуры, не тронутой даже войной, где под развалинами старой крепости обнаружены обескровленный труп и вблизи него — нож для кошерного убоя скота. Как легенды прошлого и непростая история послевоенных польско-еврейских отношений связаны с этим убийством? Есть ли в этих легендах доля правды? В этом предстоит разобраться герою книги прокурору Теодору Щацкому.За серию романов с этим героем Зигмунт Милошевский (р. 1976) удостоен премии «Большого калибра», учрежденной Сообществом любителей детективов и Польским институтом книги.