Избранная проза - [51]

Остается еще одно препятствие — отец. Он ждал «трабанта» девять лет. И теперь его настроение целиком и полностью зависит от того, правильно ли отрегулирован карбюратор. Так и есть — выводя велик из подъезда, я натыкаюсь на отца: он стоит в струе выхлопных газов позади машины, рокочущей на малых оборотах, и напряженно вслушивается. Ну, ясно — сейчас сорвет на мне недовольство плохо работающим двигателем. Однако до этого не доходит. Над моей головой со стуком распахивается окно. И визгливый женский голос вопит:

— Какая наглость! И в субботу поспать не дают!

А мужской басовито добавляет:

— Загрязнение окружающей среды!

Скандалят скорее всего недавно въехавшие в наш дом супруги, про которых соседка говорит, что они вообще путают день с ночью. Как бы там ни было, но отец задет за живое. Он плюхает свой объемистый зад на сиденье и выключает двигатель. Окно захлопывается.

Воспользовавшись этим инцидентом, я выскальзываю на асфальтированную дорожку, обрамленную буйно разросшимися декоративными кустами. Велик катится по инерции — так сильно я оттолкнулся, вскакивая в седло. И, нажав на педали, я тоже почти не ощущаю сопротивления. Где-то за седьмым корпусом прячется утреннее солнце. Успею еще погреться вволю.

Для начала я подъезжаю к нашей самообслужке, хватаю три большие бутылки «колы» и становлюсь в очередь к кассе. Диву даешься, чего только люди не покупают. Тут тебе и молоко, и булочки, и маргарин. Нормальный человек не может питаться такой ерундой, тем более в дальней поездке. Из корзинки перед кассой беру себе две жвачки.

Тут меня кто-то дергает за рукав. Оглядываюсь — Дикси.

— Далеко собрался?

— Да.

— А куда?

— Ты не знаешь. В сорбскую деревню. Вуссина называется.

— Это далеко?

— Тридцать семь километров.

— Если подождешь, пока я накормлю брата, поедем вместе.

Ее корзинка уставлена баночками с детским питанием. От одного вида этой бурой кашеобразной массы меня уже тошнит.

— Нет, знаешь, — спешу я увернуться, — ничего не выйдет. Я должен поспеть туда точно к сроку. Дело важное, не терпит отлагательства.

— Вон оно что, — вздыхает Дикси. Это звучит как «жаль».

Мне трудно врать ей, но и правду сказать не легче.

Дикси — старшая из пяти детей в семье. У нее уже и грудь как у взрослой. Мой отец говорит: «Годика эдак через четыре она будет покупать детское питание уже на свои». Он вообще не очень-то высокого мнения об их семье. Диксин отец получил кредит от государства. День и ночь он вкалывал, строя себе дом, и карабкался по лесам, как шустрая рыжая обезьянка. Все хотел сделать своими руками. Даже чертеж изменил по собственному разумению. Кончилось дело тем, что деньги оказались истраченными, а домик недостроенным. Тем не менее семейка в него въехала. Диксин папаша перешел на другую работу. И теперь ради надбавок часто работает в своей котельной ночами. Мой отец называет его «обыватель». Сам он занимает какой-то пост в строительном тресте и в свое время — по природной своей доверчивости, как он говорит, — ходатайствовал о предоставлении им кредита. Теперь, когда мы с ним проходим мимо «долгостройки», он отворачивается и ворчит, что это позор для всего нашего микрорайона. А судьба, как нарочно, еще раз свела их обоих вместе. Независимо друг от друга оба родителя вызвались участвовать в обклейке нашего класса обоями. Мой отец — надеясь, что его начинание будет упомянуто в каком-либо отчете. А Диксин — полагая, что эта работа будет оплачена как сверхурочная. Он сразу взлетел на стремянку. Ему хотелось, чтобы и ладно, и не накладно. Поэтому, приклеив полосу обоев вверху, он схватил следующую, прежде чем мой отец успел расправить и прилепить все остальное: тот, наоборот, старался, чтобы было красиво. И смазанная клеем полоса свалилась ему на голову. Дикси, естественно, прыснула. Я быстренько увел ее в коридор. Однако мой отец сдержался. Стерев клей с волос, он сказал официальным тоном:

— Так нельзя, товарищ. Побольше дисциплины!

Отец Дикси тут же сделал шаг к примирению. Он протянул моему отцу бутылку пива, из которой сам то и дело отхлебывал. Однако дар его был отвергнут.

Тем не менее работа продолжалась. Дикси вся пылала от усердия. Она выхватила у меня из рук ведро с водой, которое я наполнил в туалете, и смахнула со лба выбившуюся светлую прядь. При этом она коснулась моей руки и шепнула:

— Здорово, правда? Мы с тобой как муж и жена.

После этого я предпочел помогать своему отцу.

У нее вообще привычка смахивать со лба выбившуюся прядь. Вот и сейчас, стоя рядом со мной в очереди, она делает этот жест.

— Нечего пристраиваться! — говорит женщина, стоявшая за мной. Она оттирает Дикси в сторону и наступает мне на пятки.

— Никто и не пристраивается! — рявкаю я в ответ.

На некрасивых девчонок и скандальных женщин я всегда завожусь с пол-оборота. Но обмен любезностями прерывается — подходит моя очередь платить.

Уже вскочив в седло, я слышу голос Дикси:

— Погоди-ка!

Ну нет, ждать я больше не в силах. Я горю желанием что-то делать. Что-нибудь нужное, настоящее. И никто не имеет права меня задерживать.

— Тогда я пойду с Луцем смотреть мопед! — кричит мне вслед Дикси.