Избранная проза - [42]

Вы уже, верно, догадались, куда я клоню. И с презрением отвернулись. Не может же это быть правдой! Такой вот случай! Сидит Крамбах на вышке и ломает голову, как бы ему подобраться наконец к предмету всех его усилий, и вдруг — нате вам! — не успел он еще даже ухватиться за кончик какой-нибудь идеи, как мальчик уже появляется собственной персоной, да еще огромными скачками! Совсем как в плохом театре!

Я согласен и с этим. Ни о чем другом я в те минуты не думал. И я позабыл, что у жизни есть собственная теория вероятности! К тому же я не знал, что такая явная как будто бы случайность на самом деле была результатом цепи давно начавшихся и вполне закономерных событий. Понго в бегах! Тут ли, там ли, теперь или потом, но где же тут случайность? И кто посмеет назвать невероятным то, что предпринял беглец, когда именно в невероятности этого и был заложен его единственный шанс?

И вот опять: последние перед поляной верхушки сосенок остаются недвижными дольше, чем другие. Затем последовал прыжок на незащищенную территорию. Два, три огромных скачка к подножию вышки. Понго поставил одну ногу в большой сандалии на первую перекладину и еще раз оглянулся на все три стороны. При этом двигалась только его голова. Когда он уже собрался поставить другую ногу на вторую перекладину стремянки, я окликнул его.

А я еще недавно разглагольствовал о каких-то там достижениях! Где бы мне просто научиться взять верный тон или молча подождать, пока свершится неизбежное? Как часто по ночам, укоряя себя, я задавался этим вопросом. И в снах, в которых, как ни странно, все еще выглядит довольно уютно, я вижу свою руку, протянутую к Понго. И этой рукой я подтягиваю его к себе. Мы стоим над преследователями, по ту сторону страха. Нас двое, что, по логике человеческих отношений, значит больше, чем один плюс один.

Если бы мне удался хоть один шаг в этом направлении, все могло бы быть иначе. Но я выбрал другое направление. И цели, которые я преследовал, придали фальшивое звучание моему оклику, и он для Понго стал только новым сигналом к бегству. На долю секунды я увидел его обращенные кверху расширенные страхом глаза. И тут же он соскочил с лестницы и, закрыв лицо кулаками, ринулся в чащу.

Но я успел еще увидеть, как его движения опять стали осмысленными, более того целенаправленными. Может, я должен был испытать удовлетворение оттого, что по мере удаления ему удавалось все лучше заметать свои следы? Шанс был упущен. Мне пришлось довольствоваться тем, что я сумел приметить место, где в последний раз шевельнулась ветка. Оттуда я провел мысленную линию до деревни. Линия эта упиралась в дом, который я на всякий случай запомнил. Тогда я еще не знал, что все это тщетно.

Напротив: я ждал Гундель с удовольствием человека, которому в последний момент вдруг улыбнулась удача. В конце концов, именно я последним видел мальчишку.

Она пришла вовремя. Я стоял на вершине совсем пологого холма. Отсюда я мог наблюдать за ее приближением. К сожалению, в этот день она была в джинсах. Но все равно ее движения были удивительно свободными. Вот она подъехала, спрыгнула с седла. Она стояла, держа велосипед между ног, и слушала меня. Я почувствовал необходимость несколько драматизировать мою встречу с Понго. О, какие у него были глаза! И до чего же он проворен и насторожен! А тут еще говорят, что мальчишка чуть ли не дефективный!

— Это от испуга, — прервала мою вдохновенную речь Гундель. Она опять села на велосипед, я хотел схватиться за седло, но она укатила от меня. Велосипед легко двигался к деревне, и не было ни малейшего шанса его догнать. И все-таки я припустился бежать. Когда я последний раз так бегал, когда в последний раз испытывал такое удовлетворение от физической усталости? Эта девушка сумела раскрыть во мне такие резервы, о которых я даже не подозревал.

Гундель завела велосипед под крышу сарая, дверь которого была на замке. Она с надеждой взглянула на меня. Я указал ей туда, где, по моим расчетам, стоял дом, который приметил с вышки. Конечно, я его не нашел. Вблизи запустение скрыло почти все ориентиры. Наконец я попытался описать ей щипец, каким я увидел его с вышки.

— Довольно острая крыша. Два узких окошка. Дом из силикатного кирпича. Впечатление такое, что его еще и не штукатурили…

— Это у Блюмелей, — определила Гундель. Теперь она руководила мною. Мы обогнули несколько сваленных на дороге кованых оград, перескочили через глубокую колею, проложенную тяжелыми машинами. Нашли относительно проходимую тропку, ведущую через одичавшие сады, нагнувшись, пробрались сквозь дыру в живой изгороди; мы то и дело предупреждали друг друга об опасностях, подкарауливавших нас то в высоких зарослях прошлогодней травы, то в кустах, бьющих нас по лицу ветками. Нагибаясь, я оказывался совсем близко от девушки, легкий пот на ее коже издавал приятный, чуть кисловатый запах, как от привядшей скошенной травы. К дому, который Гундель так сразу определила, мы подошли со стороны сада. Сарай, навес, домашняя прачечная, все было пусто — остатки прежней цивилизации, как бы недостойные перехода на новую ее ступень. Метла из прутьев, деревянные чаны, колоды для рубки мяса и перегородки с обрешеткой из дранки. Все это не могло служить защитой для Понго. И если он прятался здесь, то наверняка в доме.