Из жизни Багрова - [7]

Тан закрыл мастерскую и сказал:

— Нет, уж выпейте, раз такое дело. Не пугайтесь, сапожники пьют как сапожники только в нерабочее время. Мне сегодня еще пахать. Закусите скромно, как захотите — огурчиком, помидором, сырком.

В подсобке они помыли руки, сели за столик, стоявший в углу, Тан поставил початую бутылку, два стакана, припасенную снедь.

— Ну, за встречу, — сказал он. — Кто б мог подумать…

— Аминь, — кивнул Владимир Сергеевич, — много не лейте, я — символически…

— Ваша княжая воля, — откликнулся Тан. — Так Проскурников говорил.

— Что еще говорил Проскурников?

— Первая — колом, вторая — соколом. И был прав. Что-то хотите сказать?

— Хочу сказать, что я вас слушаю. Вы ведь не зря меня пригласили.

— Справедливо. На чем мы остановились? На моих высокомудрых занятиях? Придется о них упомянуть, ибо и они — часть сюжета. Итак, они вызывали различное, неоднозначное отношение. Наименее агрессивный профессор даже отечески посоветовал попробовать свои силы в словесности, в таком ее жанре, как эссеистика, — при чем тут наука, тем более точная? Звучало веско, но это было весьма поверхностное суждение. Склонность к отвлеченному мышлению и привела меня к точным наукам.

— Тут что-то есть. — Владимир Сергеевич поощрительно улыбнулся. — Все начинается с метафизики.

— И ею кончается, — сказал Тан, с хрустом надкусывая огурец. — Вообще говоря, моя область знаний и сфера деятельности возникли недавно, само собой, на стыке наук, как это часто теперь происходит. Взаимосвязи все очевидней, и целенаправленная концентрация — практически неостановимый процесс. Но ваш слуга быстрее других сказал об антропофутурологии и обозначил в ней свое русло. Причем я сразу же сосредоточился на единичном, а не на множественном. Разумеется, будущее социума гораздо более предсказуемо, нежели судьба индивида. Значительно легче прогнозировать судьбу армии, чем судьбу солдата. Я это всегда понимал, поэтому вовсе не удивлен, что ныне развелось столько фондов, центров и даже институтов, бросающих академический флер на вещанье современных наперсточников. Велико дело — орлиным оком увидеть судьбу нашей популяции, увидеть даже судьбу Галактики — теперь, на последнем параде планет! — Тан вновь презрительно усмехнулся. — В отличие от этих оракулов, мне было жизненно важно вывести алгоритм индивидуальной судьбы.

“Свихнулся”, — подумал Владимир Сергеевич.

Тан ухмыльнулся и сказал:

— Уверяю вас, я в здравом уме. Не смущайтесь, прочесть ваши мысли несложно. Поверьте, я ничуть не обижен. В счастливой догадке всегда присутствует определенный сдвиг по фазе. Итак, я создал систему тестов — из хаотической мозаики, которая составляет личность, надобно вычленить элементы, образующие ее код. Конечно же далее вы обязаны расположить их в таком сцеплении, когда они все взаимовлияют. Граница болевого барьера и порога сопротивления, степень страха, объем информации, уровень фаустовского комплекса — иначе говоря, игра в молодость и зависимость от нее, — энергия приспособления… Я не назвал и сотой доли жизненно необходимых параметров, чтоб прочесть кардиограмму судьбы. Не буду сейчас забивать вам голову. Суть в том, что это взаимодействие может быть математически выражено.

— А случайность? — спросил Владимир Сергеевич.

— С вами приятно вести беседу. Тут и была сердцевина задачи. Понять случайность как сочетание детерминированных предпосылок! Есть надоевшее выражение: а если кирпич упадет на голову? Кирпич выбирает ту самую голову, которая для него предназначена. И это не то, что без воли Божьей волос не упадет с головы.

— Какой вы все-таки честолюбец, — развел руками Владимир Сергеевич. — Присваиваете право Создателя.

— Нет, я — не создатель, не автор. Я читатель, но читаю я рукопись. До того, как она опубликована и книгой для всех еще не стала.

— А редактором вы быть не стремитесь?

— Зачем?

— Усовершенствовать рукопись…

Тан опасливо его оглядел. “Смотрит так, будто ждет подвоха”, — удивленно подумал Владимир Сергеевич.

— Повторяю вам: я — читатель. Но очень внимательный читатель. Мое дело — прочесть, оценить, но не править. Да это, должно быть, и невозможно. Как в истории, так и в отдельной жизни обстоятельства сходятся в пучке и завязываются в узелок. Принцип гибели человека тот же, что гибели цивилизации. Исчерпанность или переизбыток. Существует свой “синдром кирпича”. Нужно лишь вычислить его формулу в каждом случае — и становится ясно, как в нелепости проявилась судьба. Ибо есть точка пересечения неизбежности и случайности.

— И вы можете определить ее место?

— В принципе — она вычисляема. Так же, как всякое совмещение пространства и времени.

— Вам удалось? — Владимир Сергеевич предусмотрительно придал интонации вполне деловой, нейтральный оттенок.

— Полагаю, что так. Но это жестокая удача. Особенно изнурительно чувство, которое приходилось испытывать, когда при мне обреченные люди строили планы, делились надеждами. Жаль, погружаясь в чужие жизни, я не занимался собой и потому не сумел предвидеть, что поджидает меня самого. Ваше здоровье, я рад вас видеть.

Владимир Сергеевич молча чокнулся. Может ли он ответить тем же? Он предпочел в себе не копаться.