Из воспоминаний жандарма - [61]

Митинги народные в здании университета и происходящие безобразия в нем были прекращены постановлением совета профессоров через закрытие самого университета, но не административною властью, допустившею политические сборища, — митинги с произнесением речей возмутительно-революционного содержания и [призывами] даже к бунту с кафедр представителями всевозможных тайных революционных партий и сообществ. И киевская администрация, во главе с генерал-губернатором Клейгельсом и губернатором благодушнейшим Саввичем, только взирала на все, все зная, молчала и отговаривалась незнанием. При таком направлении и абсолютном бездействии власти естественно, что революционеры взяли верх над всем и вся и действовали вовсю безнаказанно, открыто, нахально, дерзко, и административная власть, наравне с судебной, пала надолго, безвозвратно. Прокурор киевской судебной палаты Лопухин олицетворял бездействие, сопровождавшееся ленью и ровно ничегонеделанием и незнанием ни о чем. Вот какое положение было властей в Киеве пред объявлением манифеста 17 октября 1905 года.

XV М. И. Чертков. — М. И. Драгомиров. — И. М. Баранов. — М. Т. Лорис-Меликов

В тяжело-смутное время, переживаемое Россиею в период времени от 1879 года и в последующие годы, сопровождавшиеся также политическим террором, власти представляли из себя стойких и надежных людей, из рук которых власть никогда не выпускалась твердостью и настойчивостью, и власть уважали и боялись ее.

В Киеве стоял твердо на своем посту генерал-губернатор, генерал-адъютант М. И. Чертков, монархист по убеждению и преданный беззаветно престолу. На долю его досталось подписать пять смертных приговоров в г. Киеве, перед коими он не останавливался, но говорил, что, утверждая смертный приговор, он в то же время себе подписывал смертный приговор от революционеров, а все-таки конфирмовал приговор стойко, не выражая боязни за последствия. Таким же стойким и твердым был Чертков и во всех своих распоряжениях, в особенности касавшихся политической части. Во время Черткова административная власть стояла высоко, незыблемо твердо; при Дрентельне тоже, а при генерал-губернаторе графе А. П. Игнатьеве власть заметно стала падать и падать через его неустойчивость в характере, неоткровенность, видимую скрытность, сопровождавшуюся нерешительностью, угодливостью, несправедливостью, переходившею не только в неправду, но даже в ложь, которая довела до того, что ему никто и ничему не верил. Он был богат обещаниями на все, но никогда никому ничего не сделал, все и вся валил на других, а сам в сторону. Не было случая, где бы выразилось бесповоротное его мнение и суждение, и где бы он принял на свою ответственность хоть самое ничтожное дело по последствиям. При обращениях к нему всем обещал все сделать, но никогда ничего не делал, сваливая причины на других, причем обещания сопровождались поцелуями, объятиями, любезностями, но никогда правдою. Лживость и скрытность сопутствовали ему во всех делах и сношениях. Отношения его с командующим войсками округа генерал-адъютантом Драгомировым были невозможно дурные, что, впрочем, стояло главным образом в зависимости от Драгомирова, человека невозможно дурного характера, хама по душе, грубой, невоспитанной натуры. Не только Драгомиров ругал графа Игнатьева в лицо, что было на маневрах в г. Ровно и в Киеве, но однажды в Киеве бросился на него с палкою, от которой Игнатьев едва ушел, что было на станции железной дороги при отъезде великого князя Михаила Николаевича.

При генерал-адъютанте Драгомирове власть губернаторская окончательно пошатнулась и пала, чему, главным образом, было причиною постоянное нетрезвое его состояние; он был безусловно алкоголик, и алкоголизм делал его невозможным и отменно дерзким человеком; не было ни одного учреждения в Киеве, в котором он не оскорбил бы кого-либо и совершенно напрасно словесно или особыми хамскими приемами, в высшей степени дерзкими. Войска его ненавидели, в особенности, начальники отдельных частей и генералы, которых он оскорблял постоянно, унижал в глазах подчиненных, через что и дисциплина в войсках Киевского округа заметно для каждого была павшей. При отъезде генерала Драгомирова из Киева один из начальников воинской части в присутствии многих сказал:

— Чем нам его помянуть, разве тою руготнею, какою он нас обдавал с головы до ног, мы от него не разу не слыхали ласкового слова, одну ругань и унижение[295].

Отношения генерал-адъютанта Черткова во время бытности его генерал-губернатором с начальником Верховной распорядительной комиссии генерал-адъютантом графом Лорис-Меликовым были дурные. Сложились подобные отношения вследствие назначенной сенаторской ревизии в Юго-Западном крае через сенатора А. А. Половцова, который усугублял эти отношения к худшему, быв с Чертковым до ревизии в натянутых отношениях по частным каким-то житейским делам.

К характеристике графа Лорис-Меликова, во время состояния его в вышеозначенной должности, я привожу некоторые факты о нем, по которым я имел с ним личные сношения и через других, по политическим делам. До этих сношений я графа Лорис-Меликова совершенно не знал лично, он знал меня лишь по делам и действиями моими по службе был доволен, о чем выражал мне лично и письменно.