И Алессандро Витториа, и Джулио дель Моро. Просто я тогда еще не научился их понимать и отличать. Вообще, коллекция скульптуры в церкви Сан Сальвадор — одна из лучших в Венеции. (Все примечания написаны уже в Петербурге.)
А потом, когда старость достигла вершины, плюнул и на цвет, стал писать не цветами, а их отношениями, потом — памятью об этих отношениях. Написал «Пьету» и стал небожитель.
Косов — городок в Карпатах, в котором делают замечательную полихромную керамику.
Я написал это, живя эрмитажными предрассудками и еще совершенно ничего не понимая в Тьеполо, даже не отличая старшего от младшего, даже не зная об этом различии.
На самом деле, это морские приливы и отливы: два раза в сутки прилив, два раза — отлив. В лагуне они очень сильны.
Обнажается всего на пару часов и не успевает высохнуть. Как же поздно я со всем этим разобрался.
Во Дворце дожей к 500-летию Гетто выставка «Евреи, Венеция и Европа», посвященная истории местной еврейской общины. Выставка — так себе, без большой мысли, но в первом зале висит портрет дожа Леонардо Лоредана (чьим приказом основано Гетто), написанный Карпаччо, а в последнем — «Витебский раввин» Шагала. И размышлять о предмете и концепции выставки, а равно о ее качестве, становится совершенно невозможно, все энергия уходит на созерцание живописи.
Знаменитые «Куртизанки» Карпаччо именно в этом собрании.
В сентябре 2016 года проходили выборы в Государственную думу.
Теперь я знаю ответ на этот вопрос. Венеция при очень узких улицах поражает большим количеством свободных пространств — больших и малых площадей, дворов и двориков. Все это совершенно нетипично для средневекового города. Объяснение же этому такое: вода в городе была только дождевая, и накапливали ее в цистернах. Соответственно, над многочисленными цистернами строить было нельзя. Во дворцах цистерна была под атриумом, в монастырях — под монастырским двором, а дождевая вода отводилась с крыш. Чуть ли не самая заметная деталь венецианского городского ландшафта — мраморные, часто резные, горловины цистерн. Я их сперва принимал за колодцы.
Позднее мне объяснили, что никакой более старой части Венеции — и нет, и не было. Были центры: площадь Сан Марко — политический, Риальто — финансовый. Территория осваивалась и застраивалась вся и сразу. Этому, в частности, способствовало то, что у венецианцев (совсем как у евреев) не было майората. Да и зачем вам майорат, если все ваше богатство в деньгах и имуществе, а не в родовой земле. Дворцы строили, где место найдется. Не было и социальной сегрегации пространства. Бедные жили вперемешку с богатыми.
Похоже, так оно и было. Говорят, что привычка грести стоя пошла у венецианцев от необходимости ориентироваться в камышах. Наблюдательный П. А. Толстой пишет: «На том же дворе видел я два гундала, то есть малые морские суды, резные, золоченые, с кровлями, обиты бархатом рудо-желтым; те гундалы подобны есаулным стругам, которые бывают на Волге». Толстой сравнивает гондолы с казачьими лодками с камышовых низовий Волги. Гондолы при этом совершенно плоскодонны, то есть исходно предназначены для мелководий.
Этот алтарный образ был написан Беллини для одной из цервей на Мурано, а сейчас находится в запасниках Академии. В Музее диоцеза его выставили к пятисотлетию со дня смерти художника.
Хотя картины у Джамбатисты Тьеполо тоже есть потрясающие. Например, «Несение креста» в церкви Сан Альвизе.
