Из Венеции: дневник временно местного - [25]
Местное белое надо пить холодным в жару, можно так, а можно под овощи и морепродукты (самая венецианская еда) — непременно стаканами, пару стаканов подряд не возбраняется.
Просекко производят в основном в округе Конельяно, и оно похоже на художника Чима из Конельяно. Может быть, не самый лучший (Беллини лучше), но такой милый и воспринимается без малейшего напряжения. Пить просекко из Конельяно и любоваться картинами Чима да Конельяно — это не ответственный труд души, а большое удовольствие.
Пино гриджо еще лучше. Потому что просекко все-таки прикидывается шампанским, хотя в душе лимонад, а пино гриджо ничем не прикидывается.
Еще два года тому назад я наловчился покупать вино еще дешевле, чем в супермаркете.
В Венеции есть места, где его продают в розлив — два евро за полтора литра, то есть на наши деньги — 80 рублей бутылка. И это хорошее местное вино. Оно разлито в 25-литровые бутыли, а каждая бутыль мутно-зеленого, по виду древнеримского стекла, упакована в стружку и стоит в плетеной корзине. Из бутылей шланги-сифоны изливают благодать. В винной лавке всегда несколько сортов — и все перед покупкой можно как следует попробовать. Наливают в пластиковую тару — нести легко.
Одно такое место в Канареджио. Если вы идете в сторону вокзала, то на развилке, где желтая стрелка с еврейскими буквами (там написано «бейс-кнесет», то есть «синагога») показывает направо, следует свернуть налево, по направлению к Сан Маркуола, то есть к церкви святых Гермагора и Фортуната. И буквально в третьем от развилки доме наливают.
Второе место находится на набережной канала Канареджио, неподалеку от выхода из Гетто.
Но самое лучшее место — третье. Оно вне конкуренции не только по качеству вина.
Это заколдованное место находится под галереей, окружающей площадь прямо за Риальто. Прелестная площадь: со стороны моста ее замыкает церковь Сан Джакомо ди Риальто, которой совершенно не вредит ложная репутация самой старой церкви в Венеции. У церкви Сан Джакомо есть готический портик — навес на столбах, а все остальные торговые галереи, окружающие площадь, включая ту, в которую я хожу за вином, — ренессансно-полукруглые аркады. Напротив Сан Джакомо — мраморный Горбун, который никакой не горбун, а просто человечек, сгорбившийся под тяжестью лесенки-трибуны. Когда-то в этих галереях были банки и меняльные конторы, включая великий Банко Джиро, так что аркады называются Сотопортего дель Банко Джиро. Красивая площадь Сан Джакомо раньше определяла финансовые судьбы мира, что твой Уолл-стрит, но «sic transit», и теперь на площади лотки с сувенирами, а под аркадами справа, если стоять спиной к Риальто, — кафе.
В аркадах слева — магазины и магазинчики. И среди прочих — винный. И своды расписаны.
С росписями в Венеции — это всякий знает — плохо, климат неподходящий. (С росписями на домах хорошо в Тревизо.) Когда-то здания, особенно торговые, охотно расписывали, да все осыпалось. Например, стоящее по другую сторону Большого канала, прямо у Риальто, Немецкое Подворье (Фондако деи Тедески), одно из самых больших зданий в Венеции, было когда-то все расписано по фасаду Джорджоне и молодым Тицианом. От этих росписей остались рожки да ножки — мутные фрагменты: один — в палаццо Гримани (том, что около Санта Марии Формозы), три других — в Ка-д’Оро.
А вот в аркадах — благо под крышей, а не на сыром канале — чудные полихромные росписи (не Тициан, но эпоха явно та же). Они хорошо, хотя и не без утрат, сохранились и очень деликатно отреставрированы. Тут и Павел с мечом, и Петр с ключом, и Луна, и сердитое Солнце с горбатым носом, и рука с песочными часами (время, что ли, деньги?), и рука с циркулем (семь раз отмерь?), и львиные морды, и просто какие-то цветочки в том месте, где находятся замковые камни арочного перекрытия.
Я всегда хожу по этой галерее (минимум дважды в день), задрав голову. Кроме того, в галерее всегда тень, что в нынешнем жарком сентябре — спасение. И еще там пусто. Толпа хлещет с Риальто, чтобы пересечь площадь и растечься по Сан Поло, но ни одна туристская нога не ступает под аркады. Это такая же загадка, как и то, почему туристы обходят Сан Джакомо всегда слева (если стоять спиной к Риальто).
В тенистых и пустынных аркадах, среди хозтоваров, турагентства и мороженицы, притаилась винная лавка. Но попасть в нее нелегко и найти непросто. Когда она закрыта, ее хозяин не только опускает железную штору, но и снимает вывеску — всё! Была и пропала. Я сперва, не найдя, очень расстроился.
Лавка работает с одиннадцати до часу и с пяти до семи. Самое оживленное место города (впрочем, оно пусто, как «око тайфуна»), самый нужный людям товар. Непостижимо!
Именно там я покупаю белое. Стараюсь взять побольше, чтобы не зависеть от прихотливого расписания.
Продавец любезен. Покупателей так мало, что он меня, кажется, узнал. А я его — и подавно.
Продавец — молодой человек с бритой римской головой на коротком коренастом теле. Застенчивая улыбка, мягкие интеллигентные манеры.
Почему у итальянцев такие интеллигентные лица? (Что такое «интеллигентное лицо», я определить не умею, но, думаю, это и так понятно.) Может быть, интеллигентными кажутся нам лица южан из-за их скульптурной лепки на фоне нашей кисельной физиогномической неопределенности? Может быть, потому, что похожие лица мы видим на картинах старых мастеров? Итальянцы не изменились за пятьсот лет, и где же средоточие культуры, как не в Эрмитаже. Социальная стратификация тоже никак не прочитывается по итальянским лицам. Мусорщик с лицом кондотьера, официантка — вылитая графиня.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Ваше величество, позвольте матери припасть к стопам вашего величества и просить, как милости, разрешения разделить ссылку ее гражданского супруга. Религия, ваша воля, государь, и закон научат нас, как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу долее жить. Это самое пламенное мое желание. Я была бы его законной супругой в глазах церкви и перед законом, если бы я захотела преступить правила совестливости. Я не знала о его виновности; мы соединились неразрывными узами. Для меня было достаточно его любви…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Текст воспроизведен по изданию: Письма Бичурина из Валаамской монастырской тюрьмы // Народы Азии и Африки, № 1. 1962.
Плачевная ситуация в российских деревнях известна всем. После развала масштабной системы государственного планирования исчезли десятки и сотни тысяч хозяйств, произошел массовый отток населения из сельских районов, были разворованы последние ценности. Исправление ситуации невозможно без эффективного самоуправления в провинции.Организованный в 1997 году Институт общественных и гуманитарных инициатив (ИОГИ) поставил перед собой цель возрождения сельских районов Архангельской области и добился уникальных результатов.
В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.
В настоящей книге Конан Дойл - автор несколько необычных для читателя сюжетов. В первой части он глубоко анализирует произведения наиболее талантливых, с его точки зрения, писателей, как бы открывая "волшебную дверь" и увлекая в их творческую лабораторию. Во второй части книги читатель попадает в мистический мир, представленный, тем не менее, так живо и реально, что создается ощущение, будто описанные удивительные события происходят наяву.