Из Венеции: дневник временно местного - [12]

На набережной небольшого канала за Санта Мария делла Салюте есть мастерская по изготовлению уключин для гондол и лодок. Широкие двери все время распахнуты, и всякий может видеть, как молодой парень, не отвлекаясь на зевак, режет с помощью лезвия с двумя перпендикулярными ручками (я не знаю, как называется этот инструмент) уключину из темного дерева. Венецианская уключина, изогнутая, как барочный святой, и текучая, как скульптура Генри Мура, имеет четыре позиции — три для гребли и одна, чтобы табанить. В сущности, это первая в мире коробка передач.

Узкая набережная кипела. (Узость вообще способствует кипению.) В двадцати метрах от набережной плавала трибуна. Вокруг трибуны шлялись бесчисленные моторки, лодки и парусники. Парусников было немного, но зато они были самые нарядные и, конечно же, под латинскими парусами.

В Академии есть несколько больших полотен Джентиле Беллини и Карпаччо, изображающих всякие важные венецианские события. Толпа равномерно кишит на берегу и на воде. Снуют лодки, барки и галеры. Развеваются знамена. Звучит музыка. Вот только воду они писать не умели.

А теперь представьте себе, что Беллини, увидев «Прогулку на воде» Эдуарда Мане, пригласил его в гости — пожить и вместе поработать. Потому что писать венецианскую толпу — молодых щеголих и солидных мужчин, да так, чтобы все вместе и каждый при этом отдельно, — Беллини умел, а блики на воде — нет. И в этот солнечный день они, Мане и Беллини, пришли на набережную Дзаттере и вдвоем написали веселый антиглобалистский митинг, цели которого были, вероятно, вполне дурацкими.

Лодки болтаются туда-сюда, как клецки в супе. На плавучей платформе гремит джаз. Все пьют пиво: кто из пластиковых стаканчиков, а кто и прямо из горла. Девушки. Юноши, впрочем, тоже. Некоторое количество симпатичных пожилых интеллигентов. Это как-то напоминает о доме. Все остальное: лодки, море, пиво, солнце — не напоминает ни о чем. Самые красивые девушки плывут на баркасе, на носу которого установлен надувной голый мужик — невероятный член торчит вместо бушприта. Девушек сопровождают загорелые красавцы в пиратских треуголках и римских шлемах, сделанных из никелированных мисок.

Джаз продолжает наяривать.

1 октября

Есть старый анекдот про двух идиотов на рыбалке.

Поехали они на лодке, наловили пропасть рыбы, и один говорит другому:

— Надо бы место отметить.

А второй отвечает:

— Уже отметил. Я для этого зарубку на борту сделал.

Фейсбук — моя лодка.

Заходя в очередной музей или в церковь, думаю о том, что это посещение, скорей всего, не только первое, но и последнее. А иначе как я все посмотрю? Ну хорошо, если очень понравится — зайду еще раз. Значит, предпоследнее. Предпоследнее! Отличное утешение…

Опять по каналу делла Джудекка плетется лайнер. Я смотрю на него с набережной у Дворца дожей. Видно, что дворец все-таки немножко меньше лайнера.

Через несколько часов еще один такой красавец, разворачиваясь у Лидо, вплыл прямо во время лекции в окно моей аудитории.

Бородатый мужчина с нервным лицом маньеристского святого мучительно выбирал между обязанностью помолчать, оставив посетителя наедине с прекрасным, и желанием поделиться знаниями на очень вежливом и очень плохом английском. Желание вполне естественное, потому что поговорить ему, не считая интеллигентной кассирши, было решительно не с кем. Она, бледная и русоволосая, видимо венецианка, была, однако, сдержанна и молчалива. Даже вместо дежурного «бон джорно» только кивнула мне и печально улыбнулась. Он же, судя по горячим, глубоко посаженным глазам и черной густой шевелюре, был южанином.

Печать тихой грусти лежала на лицах этих милых людей.

В самом многолюдном месте сообразительный человек всегда найдет, где отдохнуть от шума городского. В Венеции выбирайте музей — и не ошибетесь.

Я давно приметил Музей венецианского диоцеза. Не приметить его, впрочем, трудно: он расположен на берегу канала, отделяющего Дворец дожей от тюрьмы, в сорока метрах от моста Вздохов. У музея — собственная маленькая набережная, на которой нет ни души, разве что иногда выйдет покурить пожилой гондольер. В двадцати метрах — улица, по которой люди текут с вязкостью засахарившегося варенья. И ни один не свернет к музею.

Не залезая в интернет (там постфактум все равно почти ничего не нашлось), решил из общих соображений, что Музей Венецианской епархии не может быть совсем плохим, — и не ошибся.

Музей совсем хороший. Огромная коллекция церковной утвари, прекрасное собрание живописи и скульптуры.

То, что все два часа своего пребывания в этом прохладном просторном пространстве с прекрасным светом и дизайном я был совершенно один, — это понятно. Но похоже, что я был там первым посетителем за месяц, а может быть, со дня открытия.

Посещение закончилось тем, что чернобородый вдруг распахнул какую-то дверь и предложил мне спуститься во внутренний двор. Оказалось, что этот двор — единственное неперестроенное романское пространство в Венеции. Прямоугольник двора, замощенного «в елочку» кирпичом (когда-то так была замощена площадь Сан Марко), охватывала галерея: полукруглые арки на простых колоннах. По стенам развешаны обломки византийских и римских камней. Это был когда-то, сказал мой застенчивый гид, бенедиктинский монастырь Святой Схоластики, а потом, от Наполеона до войны — военный трибунал. (Что логично, тюрьма-то — в соседнем здании.)