Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - [223]

С другой стороны, мы предлагаем следующий проект решения африканских проблем: 1. Прежде всего исправление границы к югу от Триполитании. Итальянское правительство просит: 1) продлить на десять лет льготы, предоставленные в Тунисе итальянцам конвенцией 1896 года; 2) исправить границу кюгу от Киренаики;3)передать Италии нашу колонию на Сомалийском берегу, за исключением Джибути. Речь идет о предоставлении итальянцам в Тунисе режима наиболее благоприятствуемой нации. Урегулирование этого, вопроса является, по-видимому, основным условием всякого соглашения. Италия просила также треугольник Джадо. Похоже на то, что сейчас она откажется от этой просьбы и ограничится требованием исправления угла Туммо с передачей ей 110 тысяч кв. км. Это означало бы осуществление статьи 13 Лондонского договора 1915 года. Удовлетворив требования Италии, мы сохранили бы на Сомалийском берегу только Джибути и начало железнодорожной линии, что является совершенно неприемлемым с точки зрения безопасности Джибути и наших морских коммуникаций. В действительности Италия могла бы удовлетвориться меньшим. Она заинтересована главным образом в железнодорожной линии, относительно которой имеется Лондонское соглашение 1906 года. Возникающая теперь опасность связана с вопросом о независимости Эфиопии. Если бы удалось урегулировать эти дела, то можно было бы выработать и подписать франко-итальянскую декларацию о дружбе. Обе стороны могли бы взять на себя обязательство совместно защищать их общие интересы, не заключая, однако, договора о союзе.

В вопросе о Сааре Франция придерживается международного плана и своих обязательств. Очень серьезным является вопрос о нашем эвентуальном вмешательстве в случае возникновения беспорядков. Германия утверждает, что существующий ныне режим не ликвидировал ее суверенитета над Сааром. При этом она высказывается за проведение свободного плебисцита. Некоторые считают, что наше вступление в Саар явилось бы casus belli. Между тем в 1926 и 1927 годах мы имели на это санкцию Лиги наций. Лаваль намерен добиваться, чтобы Совет Лиги наций подтвердил эту санкцию. «Ни войны, ни унижения», – говорит он нам. В крайнем случае Германия согласилась бы на ввод нашей мобильной гвардии. Впрочем, мы уже излагали нашу точку зрения в памятной записке от 31 августа; у меня складывается впечатление, что Пьер Лаваль уже вполне примирился с возвращением Саара Германии и действует именно в этом духе. 15-го вечером меня посетил Макс Браун со своими друзьями. Я нахожу их слишком оптимистичными. Что-то с ними будет?

Палата благоразумно решила не принимать во время обсуждения бюджета никаких предложений об отсрочке или изъятии той или иной статьи бюджета, если только эти предложения не будут внесены правительством или финансовой комиссией. Сегодня утром Думерг уехал в Турнефей. Он продолжает неистовствовать и плакаться в жилетку журналистам. Курс ренты поднялся сегодня на один пункт. 15 ноября Фланден разослал министрам следующий циркуляр: «Восстановление авторитета государства предполагает, что государственные учреждения будут строго соблюдать существующие законы и постановления. Никакие индивидуальные и коллективные нарушения, никакое ослабление деятельности не должны в будущем мешать правильной работе учреждений и ведомств. В связи с этим я прошу вас: 1) следить за тем, чтобы в вашем министерстве не допускалось никаких нарушений и чтобы руководители отделов несли личную и служебную ответственность за каждый проступок; 2) ежемесячно составлять и направлять мне список проступков, совершенных в вашем министерстве, с указанием санкций, которые вы собираетесь применить». Правые продолжают разоблачать себя. 16 ноября в газете «Капиталь» была опубликована статья г-на Рене Пинона[171], которую он сам же резюмировал в следующих выражениях: «Последние события, по-видимому, показывают, что парламент упустил последнюю возможность самому преобразоваться. Отныне, если хотят организовать государственную власть, не отказываясь от свободы, необходимо вдохновляться примером Древнего Рима, в котором законодательные органы имели право назначать на ограниченный срок и для разрешения определенной задачи полномочного диктатора». По мнению г-на Пинона, «реформа Думерга была минимумом, но могла быть и началом». Началом чего? Отныне «в парламенте нет ни одного человека, обладающего необходимым авторитетом для проведения благоразумной, умеренной и эффективной реформы конституции… Когда настанет день, то выход придется искать вне обычных рамок парламентарного управления». Таким образом, мы предупреждены. Правые не отказались от своего намерения повторить неудавшуюся попытку 6 февраля. «Демократическая система, – продолжал г-н Пинон, – почти повсюду устарела и отброшена… В жизни народов бывают часы, когда только воля одного человека может обеспечить спасение всех».

Несмотря на эту кампанию против парламента и демократии, курс ренты продолжал повышаться. «Сегодняшнее заседание, – писала газета «Тан» 16 ноября, – было самым лучшим из тех, на которых нам когда-либо приходилось присутствовать на протяжении длительного периода». С большой ловкостью и коварством Думерг продолжал поддерживать возбуждение и публиковать длинные заявления с объяснением причин своего нежелания давать интервью. В журнале «1934 год» (в номере от 21 ноября) он исповедуется г-ну Пьеру Лафю, критикуя авторитетным тоном эксперта «посредственность парламентариев» и обвиняя молодежь в невежестве как в области искусства, так и в политике. «Если бы мне пришлось сегодня сформировать новое правительство в составе двадцати министров, я не смог бы этого сделать. Я не смог бы найти достаточно достойных людей, во всяком случае в парламенте… Никакого благородства мысли, никакой общей идеи». И затем г-н Думерг, этот глубокий ум и строгий судья, принимался хвалить свои выступления по радио. Куда девалась его улыбка коммерсанта, которая придавала ему такое обаяние. Теперь он скрежещет зубами.