Имя Эдуарда Эррио хорошо известно советским читателям. Видный французский политический и общественный деятель, бывший многократно главой правительства и министром Третьей республики, почетный председатель Национального собрания в Четвертой республике, лидер Республиканской партии радикалов и радикал-социалистов, член Французской академии, эрудит и тонкий знаток французской и мировой культуры, Эдуард Эррио пользовался заслуженным признанием и широкой известностью не только на своей родине, но и далеко за ее пределами. В нашей стране Эдуарда Эррио знали и ценили не только как крупного государственного деятеля, человека многосторонних дарований и широких горизонтов, но и как друга советского народа, убежденного и настойчивого поборника политики франко-советского сотрудничества и дружбы.
Эдуард Эррио прожил долгую жизнь. Он родился в 1872 году в городе Труа, департамент Об, в северо-восточной Франции, в семье офицера, выходца из крестьян, дослужившегося до небольших офицерских чинов. Эдуард Эррио учился сначала в народной школе, затем благодаря обнаруженным им на школьной скамье способностям ему была предоставлена стипендия для продолжения образования в лицее, а затем для завершения его в Высшей нормальной школе в Париже – одном из лучших высших учебных заведений страны. В Высшей нормальной школе молодой Эррио занимался на историко-филологическом факультете греческой литературой под руководством известных французских историков литературы – Брюнетьера и Буасье.
В 1897 году вышла в свет первая крупная печатная работа молодого филолога – монография о Филоне Александрийском, философе-идеалисте, жившем в первые десятилетия новой эры[1]. Работа эта была удостоена премии Французской академии. Через семь лет был опубликован новый большой труд Эррио, двухтомное сочинение о мадам Рекамье и ее салоне[2] – историко-литературное повествование о нравах, быте, общественных настроениях и литературных вкусах парижского общества времен Директории в камерном восприятии красавицы Рекамье и ее друзей.
Тематика этих первых больших литературных выступлений Эррио, рассчитанная на узкий круг избранных, могла создать впечатление, что автор их – сноб и эстет, обративший свой взор в прошлое и вполне равнодушный к волнующим вопросам современности. Но такое впечатление было бы обманчивым. В действительности было не так.
Эдуард Эррио был выходцем из демократических низов. С детских лет он познал жизнь не с парадного фасада, а с ее тыловой стороны. Он не только видел нужду и материальные лишения окружающих – он сам испытал на школьной скамье горечь положения стипендиата, выделявшего его среди беспечных детей состоятельных родителей. В течение ряда лет после окончания Высшей нормальной школы Эррио работал преподавателем средней школы в провинциальных городах Франции, и это позволило ему вновь наблюдать жизнь народа в ее повседневных будничных заботах, с ее короткими преходящими радостями и постоянной нуждой и тяготами.
Идейное формирование Эррио происходило в бурное и в известном смысле переломное для Третьей республики время. В годы его детства у всех окружающих еще был свеж в памяти «страшный год» – год разгрома Франции в войне с Пруссией, год вторжения немецких завоевателей, потери Эльзас-Лотарингии. Конфликты, провоцируемые дипломатами и милитаристами кайзеровской Германии, в семидесятых и второй половине восьмидесятых годов, «военные тревоги» 1874, 1875, 1877, 1887 годов порождали ощущение неуверенности, страха перед возможностью нового удара со стороны германского милитаризма. Эти настроения, которые, естественно, были особенно сильны в семье французского офицера, наложили свой отпечаток на формирующееся мировоззрение юного Эдуарда Эррио. Он не стал «антинемцем», каким был, например, Жорж Клемансо, представлявший, правда, значительно более старшее поколение; демократические традиции, в которых он воспитывался, предохранили его и от крайне воинствующего национализма, которым были заражены многие его современники из буржуазных кругов. И все же эти первые впечатления Детских лет, подкрепленные, впрочем, наблюдениями и последующим опытом, он пронес через всю жизнь; эти впечатления превратились в убеждения: Эррио стал убежденным противником германского милитаризма. Автор «Жизни Бетховена» – сочинения, проникнутого глубоким уважением к немецкому национальному гению, в то же время прочно – и, надо признать, с должным основанием – уверовал в то, что германский милитаризм, в какой бы внешней форме он ни выступал, всегда остается силой, угрожающей жизненным интересам Франции, интересам народов других европейских стран.
Эта концепция (очерченная здесь, понятно, в самой общей форме), которой Эррио оставался верен на протяжении всей своей долгой жизни, играла всегда очень большую, а часто решающую роль при определении позиций, занимаемых им в сложных перипетиях политической борьбы.
Девяностые годы, когда молодой Эррио вступал в общественную жизнь, были временем напряженной борьбы между силами реакции и силами демократии. Реакция наступала. Финансовая олигархия, военщина, клерикалы, вчерашние монархисты, присоединившиеся к буржуазной республике, и буржуазные республиканцы из правых, охотно протягивающие руку примирения своим бывшим противникам, теперь объединились и сплотились в единый лагерь, перешедший в наступление против самых основ буржуазной демократии, завоеванной в результате долголетней борьбы народных масс. Это наступление реакции встретило отпор со стороны демократических сил. Сопротивление так называемым «злодейским законам», формально направленным против анархистов, а в действительности против социалистов, приход к власти и отставка «президента реакции» Казимира Перье, затем бурная борьба в связи с делом Дрейфуса, переросшим в дело Золя, – таковы были важнейшие этапы этого все более расширявшегося сражения между передовыми силами общества и лагерем реакции. К концу 90-х годов, когда борьба приняла такой ожесточенный характер, что Франция, казалось, стояла на пороге гражданской войны, в Третьей республике уже никто не мог оставаться нейтральным: общество разделилось на два лагеря.
