Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - [5]

Итак, Эррио был буржуазным демократом. Он был убежден в незыблемости и исторической правоте «великих принципов 1789 года», то есть принципов Великой буржуазной революции XVIII века. Безоговорочная преданность «принципам 1789 года» мешала ему понять их историческую ограниченность, несоизмеримое с ними величие и прогрессивность «принципов 1917 года» – принципов Великой Октябрьской социалистической революции, то, что сумели понять его старшие современники или ровесники: Анатоль Франс, а позднее Ромен Роллан и Поль Ланжевен, закончившие свой жизненный путь под знаменами компартии. Но он с полной убежденностью готов был отстаивать «принципы 1789 года», то есть буржуазно-демократический строй, не только от его критиков слева, но и от покушающихся на его основы справа, от реакционной буржуазии, изменившей этим принципам.

К тому же в отличие от своего предшественника по руководству партией радикалов – Жозефа Кайо Эррио никогда не был человеком банков. Для финансовой олигархии, для «двухсот семейств» крупнейших денежных магнатов Эррио не был «своим человеком». Эрудит, знаток классической и французской литературы, тонкий ценитель музыки, поклонник Бетховена и Шопена, Эррио, совмещая свои интеллектуальные увлечения с почти профессиональными занятиями политикой, оставался, вместе с тем человеком, не забывшим о том, что он вышел из низов.

Его мемуары выгодно отличаются от многих иных воспоминаний видных французских политических деятелей. Они не ограничиваются критикой лиц; на это охотно идут многие мемуаристы из отставных политических деятелей, сводящие старые счеты со своими былыми соперниками или противниками, которых они не могли уничтожить иначе, как на бумаге, в запоздалых литературных воспоминаниях. В мемуарах Эррио эта критика лиц занимает весьма скромное место и она намеренно сдержанна. Но тем значительнее та ясно ощутимая критическая тенденция, которая проходит через все его мемуары.

На протяжении пространных воспоминаний Эдуарда Эррио эта критическая нота звучит не всегда одинаково громко. Чаще всего она приглушена. Но порою автор, не будучи в силах сдержать своих чувств и забывая об усвоенной им осмотрительной сдержанности, формулирует свои мысли вполне откровенно. Так, рассказывая о крушении политики «Левого блока» и о той кампании, которую повели против возглавляемого Эррио правительства влиятельные финансовые круги, приставившие, по его выражению, «нож к горлу», автор мемуаров пессимистически признается: «Я лишний раз убедился в том, как в трагические минуты власть денег торжествует над республиканскими принципами…» Несколькими страницами дальше он говорит не менее выразительно: «…и все же несомненно, что политическая свобода была, как мне представлялось, вновь жестоко ущемлена. Во Франции и в других странах держатели ценных бумаг, банкиры стояли над политическими деятелями, они были подлинными хозяевами Франции, незримыми, но вездесущими».

Таковы многозначительные признания Эррио, тем более авторитетные и ценные, что они исходят от политического деятеля, являвшегося многократно министром, премьер-министром и председателем палаты депутатов в Третьей республике.

Таких горьких критических признаний немало в мемуарах Эррио. Но чаще автор, для которого эти признания являются не только критикой, но в известной мере и самокритикой, старается уклониться от обобщающих выводов. Он предпочитает излагать факты или описывать свои впечатления, воздерживаясь от суммарных заключений или определенных оценок. Как в своей политической жизни, так и в мемуарах, рассказывающих о ней, Эррио старается придерживаться некоей «средней линии», политики сглаживания острых углов. Здесь нет надобности вдаваться в характеристику и оценку такой политики: ее действительное содержание давно известно, ибо непримиримость и ожесточенность классовой борьбы не оставляют места для «средней линии». В данной связи важно отметить иное. Даже тогда – а это случается чаще всего, – когда Эррио не дает оценок излагаемым им фактам или не строит на основании их обобщающих выводов, его рассказ, его историческое повествование остаются не только весьма интересными по их конкретному содержанию, но и крайне поучительными. В самом рассказе Эррио о политической эволюции Франции между двумя мировыми войнами – хочет ли того автор или нет – постоянно чувствуется критическое обличительное жало. И то, что не договаривает бывший премьер-министр, что остается в тени в изображении главы партии радикалов, без труда – даже на основании только тех фактов, которые сообщает Эррио, – восстанавливает и ставит на свое место политически развитый читатель.

В этом критическом, или, если угодно, даже разоблачительном (возможно, вопреки желанию автора), характере его мемуаров заключается их большое общественное значение и познавательная ценность.

Мемуары Эррио написаны в двух различных формах – в форме дневника, повседневной записи с обильным воспроизведением документов, и в форме просто воспоминаний, также нередко содержащих большой документальный материал. Эти две формы перемежаются. Впрочем, и в первом и во втором случае текст явственно носит на себе отпечаток более позднего времени – конца 40-х или начала 50-х годов нынешнего столетия, когда автор либо редактировал свои записи более ранних лет, либо, опираясь на них, писал заново свои воспоминания.