Из недавнего прошлого - [7]

Указывая ему на этихъ мальчиковъ генералъ объявилъ, что это его товарищи и что онъ долженъ быть съ ними въ ладу. Стало быть, такіе-же «благородныя дѣти» какъ и онъ, подсказывало воображеніе, напичканное объясненіями доморощенныхъ развивателей, — нянюшекъ и мамушекъ. Этими благородными товарищами нельзя безнаказанно помыкать какъ той оравой дворовыхъ и крестьянскихъ ребятишекъ, надъ которыми онъ привыкъ съ ранняго дѣтства командовать и которые допускались въ барскіе хоромы съ одной только цѣлью — забавлять барскаго дитятю… Новые товарищи были совершенно инаго сорта, съ ними и ссоры, и драки будутъ другія, придется, пожалуй, больше заботиться о самозащитѣ, чѣмъ объ нападеніяхъ… Жаловаться некому… На генерала надежда плоха… Ему очень внушительно рекомендовали смотрѣть на него, какъ на человѣка, который долженъ былъ замѣнить ему отца, мать и вообще все, что ему до сихъ поръ было дорого и мило на землѣ; мальчуганъ со слезами обѣщалъ любить и уважать новаго родителя; но все его существо инстинктивно возмущалось противъ искусственно навязанныхъ чувствъ и какъ не насиловалъ онъ свою волю, какъ не повторялъ себѣ, что теперь у него никого нѣтъ ближе и роднѣе этого генерала, и что онъ долженъ ему вѣрить, какъ вѣрилъ матери, — ничего изъ этого, кромѣ безотчетнаго страха, не выходило. А впослѣдствіи, чувства эти опредѣлились еще рѣзче и превратились въ ненависть. Случилось это слѣдующимъ образомъ: наступилъ день именинъ новенькаго кадета. Благодаря лакомствамъ, которыхъ онъ въ тотъ день оказался счастливымъ обладателемъ, товарищи его сдѣлались вдругъ такъ ласковы и любезны, уплетая его гостинцы, что онъ совершенно забылъ нападки и тумаки, которыми они такъ щедро надѣляли его не дальше, какъ наканунѣ, и окончательно разблагодушествовался. Въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ покинулъ родительскій домъ ему было отъ души весело; всѣ ему казалось добрыми, всѣхъ ему хотѣлось любить. Когда во время обѣда, генералъ спросилъ у него, почему онъ такъ плохо приготовилъ уроки, онъ вскинулъ и да него смѣлый, смѣющійся взглядъ счастливаго ребенка, и не задумываясь отвѣчалъ, что онъ сегодня именинникъ…

На лицѣ новаго родителя выразилось сто-то странное, злое и насмѣшливое въ одно и то же время… У мальчика морозъ пробѣжалъ по кожѣ, онъ съ недоумѣніемъ оглянулся на товарищей; но ихъ лукаво усмѣхающіяся рожицы только усилили смутный страхъ, которымъ начало сжиматься маленькое, перепуганное сердчишко; а строгій окликъ генерала и грозное движеніе большой, сильной руки съ толстыми, синими жилами, и огромнымъ перстнемъ на указательномъ пальцѣ, окончательно разсѣяло всякое сомнѣніе на счетъ того, что онъ совершилъ какую-то крупную глупость. Страшная рука опустилась на его голову и бѣдному имениннику такъ больно надрали вихоръ, что онъ всю ночь проплакалъ отъ боли, стыда и безсильной злобы. Его, дворянина, прибили, прибили не за плохо выученный урокъ, нѣтъ, а за то что онъ сказалъ правду… Дома всякая провинность искупалась чистосердечнымъ признаніемъ, здѣсь же наоборотъ… Что за разладица!.. Пережить такой позоръ, такую несправедливость, ему казалось просто невозможнымъ и онъ цѣлую ночь предавался самымъ мрачнымь мыслямъ и намѣреніямъ. Но къ утру онъ заснулъ крѣпко и сладко, какъ засыпаютъ нервныя дѣти, нарыдавшись до-сыта. Сонъ все изгладилъ и успокоилъ, и отъ волновавшихъ душу чувствъ ничего не осталось кромѣ досады на самого себя и рѣшимости поступать впередъ умнѣе.

Съ этого дня онъ началъ внимательнѣе и осторожнѣе присматриваться къ жизни и усердно поддѣлываться къ ней. Вышло отлично: товарищи перестали драться; начальство полюбило его и всячески поощряло. Живо постигъ онъ всѣ кадетскія увертки, ухватки и сноровки, выучился искусству корчить невинныя рожи, пріятно отвѣчать старшимъ, шалить и не попадаться. Не занимаясь особенно прилежно, онъ шелъ всегда наровнѣ съ первыми, отлично выдерживалъ экзамены и почти ничего не зная, получалъ награды за успѣхи въ наукахъ. Огорчаться равнодушіемъ и эгоизмомъ товарищей, оскорбляться незаслуженными тумаками начальства, казалось ему теперь точно также глупо и наивно, вамъ вѣрить въ огоньки, которые гаснутъ съ горя, что люди лгутъ.

Онъ вышелъ въ гвардію и ему изумительно скоро дали полкъ. Даже смѣшно было видѣть такого юнаго полковника… Отъ густыхъ эполетъ онъ казался еще моложавѣе.

— Совсѣмъ мальчишка, говорили, пожимая плечами, завистники, — и за что только ему везетъ?

— Дайте срокъ, сорвется, повторяли враги.

А враговъ у него было множество. Самъ, лично, онъ никому не желалъ зла и ни кѣмъ особенно не занимался. Ему было не до другихъ: жизнь его такъ прелестно складывалась! Все ему улыбалось и удавалось, самыя трудныя, самыя недоступныя цѣли достигались имъ почти безъ боя и безъ хлопотъ. Какъ ловко выдрессированный гимнастъ, пробирался онъ легко и беззаботно по скользкому канату, высоко натянутому надъ мрачной пропастью житейскихъ печалей и неудачъ, ни разу не заглядывая въ эту бездну и не смущаясь отчаянными воплями людей, сорвавшихся туда по своей или по чужой винѣ. И чѣмъ выше поднимался онъ, чѣмъ свободнѣе и легче ему дышалось, тѣмъ мельче и ничтожнѣе казались ему люди, отставшіе отъ него на жизненномъ пути. Стоило ли вдумываться въ причины, погубившія ихъ и заботиться объ томъ, чтобъ остерегаться этихъ причинъ? Мало ли что случается съ другими! У другихъ нѣтъ такой счастливой звѣзды, какъ у него.