Из Лондона в Австралию - [80]

– Да вы видали-ли когда-нибудь саранчу, Мульграв? – засмеялся Фитцгеральд.

– Разумеется, сэр! это было… это было… в Египте, конечно. Там она постоянно водится и достигает величины взрослого воробья, уверяю вас.

– Чорт побери! Как же их уничтожают?

– О, это делается очень просто. Я влезал на мачту и подставлял подлетавшим прожорливым бестиям полную чумичку самой крепкой водки. Передовые… вы знаете, впереди стая всегда летят самые крупные экземпляры!.. наглотаются водки, начнут метаться из стороны в сторону, спутают, все ряды и расстроят всю колонну. И не проходило и десяти минут, как полет этой нечисти направлялся в другую сторону!

– Наверное она возмущалась нетрезвым поведением своих предводителей?

– Надо думать, что так, сэр! Во всяком случае мы избавлялись от неё, а это самое главное!

– Конечно! – согласился лейтенант. – Ну, теперь я вижу, что события последних дней ничуть вам не повредили, – прибавил он смеясь. – Идем же со-мною!

Ка-Мега и Идио знаками просили унтер-офицера остаться на своем месте, но тот строго покачал головой и обоим князьям оставалось только почтительно нести сзади Лоно его плащ из перьев и достаточный запас пищи, чтобы в каждый момент иметь возможность удовлетворить его аппетит. В деревне уже составлялась погребальная процессия, одуряющее благовоние цветов наполняло атмосферу, громче прежнего раздавались похоронные гимны.

Почти все белые присоединились к процессии, желая присутствовать при обряде погребения и таким образом ближе познакомиться с нравами и обычаями островитян. Антон и Аскот уже успели побывать и на самом кладбище.

– Для каждого покойника сложена хижина из камня, – сообщили они, – и перед нею вырыта яма, в середину которой вбит столб. Зачем это?

– Я знаю, – объяснил лейтенант. – Капитан Кук писал об этом обычае, и я сам читал его донесение. В яме закапывают грехи покойника, а столб прикрепляет их к земле, для того, чтобы они не могли вредить душе умершего на небе.

– Это довольно поэтический обряд! – заметил Аскот.

– Я также думаю. Но дальнейшее, насколько оно касается отношений душ к вечным божествам, не отличается тонкостью чувства.

– Как так? – спросил Аскот.

– Гм! Дело в том, что верховные боги поедают души, принадлежавшие хорошим людям, а души дурных людей отдают на съедение низшим богам.

– Надо полагать, – заметил унтер-офицер, – что это дело обходится не без участия Лоно. Наверное он числится у них первым едоком; по крайней мере во время его земного странствия по острову ему полагается рацион, которого хватило бы человек на пятьдесят матросов.

– Однако, слышите, какой бессмысленный крик подняли эти господа, – заметил лейтенант. – Можно подумать, что это празднество, а не похороны.

– Слышите, барабан!

– Вот несут какое-то осьминогое чудище!

– Это называется «пагу», – объяснил Антон. – Мне сказал мальчик, отец которого носит эту штуку во время процессий.

– Оно обтянуто кожей акулы! – добавил Мульграв.

– Останемся немножко сзади! Странные похороны! Все явились с оружием и ведут между собой примерный бой в честь умерших воинов. Смотрите, как они колют и рубят воздух, как кричат и наскакивают друг на друга!

– Да, во всем этом мало уважения к смерти.

– Тише! вот идут женщины с какими-то заостренными палочками в правой руке… что это такое?

– Зуб акулы! – пояснил Мульграв.

– Они наносят ими себе раны по лицу и по шее. Вот когда начинается самая церемония.

К боевым кликам, мужчин, теперь присоединился плач женщин. По лицам их текла кровь, которую они умышленно размазывали по лицу, и таким образом все они вскоре приняли вид беснующихся демонов мщения, яростно метавшихся с развевающимися по ветру волосами.

Процессия приблизилась к озеру, по которому разъезжали взад и вперед два жреца, каждый в отдельной лодке; они гребли веслами, что было мочи. Поравнявшись с которым-нибудь из трупов, которые, несли берегом, жрец несколько раз махал на него правой рукой с зажатым в ней красным пером, и затем тотчас же усердно принимался действовать веслом. И каждый раз, при виде пера, провожавшие мужчины усиливали свои крики и кривлянья, а женщины – свой плач. Этот обряд означал, вероятно, что душа покойника милостиво принята богами; и съедена ими. В одном случае жрец, помахал на покойника дымящейся головней, и это заменило собой проклятие, так как провожатые осужденного грешника замолкли.

В месте, предназначенном для погребения, оказались нисенькие, спереди открытые, каменные постройки, обвитые всевозможными цветущими вьющимися растениями. Постройки эти стояли длинными правильными рядами, многие из них уже послужили для погребения и были замурованы, другие же ожидали своих жильцов. Перед каждой находилась яма с торчавшим из неё колом.

Когда покойники были уложены каждый в свой каменный ящик, где трупы должны были оставаться в течение года, после чего кости их вынимались и переносились в марай, к могилам приблизились женщины, все с окровавленными лицами. Теперь они уже не кричали и не неистовствовали; каждая принесла к своей могиле на деревянной дощечке свою жертву, состоявшую из орехов, цветов, плодов хлебного дерева, апельсинов и рыбы.