Из Лондона в Австралию - [78]

– Где-то наше чудное жаркое!.. Его наверное теперь пожирают крысы.

– Право я подстрелю себе курицу или голубя и сжарю на нашем очаге. От этой растительной пищи у меня совсем живот подвело.

– Тише, вот открывается палатка короля!

– Лоно выходит из неё!

– В плаще из перьев!

– И снова вымазан клейстером!

Действительно, из-за циновочной занавески выступил наш унтер-офицер в сопровождении Ка-Меги и Идио. Высохшую мазь с него смыли и покрыли ему лицо и руки свежею; с седой головы его свешивалась и волочилась сзади по земле циновка ярко-красного цвета, а на спину был наброшен плащ из перьев. Но старик имел при всем этом великолепии такой жалкий вид, как будто именно то его и вели на заклание.

При появлении высоких особ из хижины раздались звуки флейт. Музыканты играли носами нечто в роде не то марша, не то боевой пеени, которой нельзя было отказать в известной благозвучности. В то же время двенадцать плясунов начали свой танец. Они высоко задирали свои голые, ноги, трясли головами и размахивали руками, словно задавшись целью оторвать от туловища и то, и другое, и третье.

Шествие тронулось. – Вслед за музыкой шли три царственные оообы, за ними благородное воинство с деревянными разукрашенными луками и стрелами и, наконец, простые воины.

– Может быть мы могли бы остаться дома! – шепнул лейтенант.

– Не думаю!.. Посмотрите-ка в ту сторону.

К ним подходили многие благородные воины, жестами приглашая всех белых следовать за ними. Они не должны были принимать участия в самой церемонии, но присутствие их в качестве зрителей было все-таки обязательно. Никакое сопротивление не помогло, они должны были отправиться за церемониальной процессией.

Таким образом они пришли к марай. Впереди танцоры и флейтщики, сзади белые с их почетным караулом.

На ступеньках храма стояли два жреца с каменными топорами в руках. У ног этих мрачных фигур, одетых в белые одежды, возвышалось нечто вроде плахи из камней. Приговоренного к казни нигде не было видно. Когда процессия остановилась, трубачи исполнили на своих раковинах в высшей степени неприятный и громогласный туш, после чего живая изгородь была снята и Ка-Мега жестом пригласил унтер-офицера войти во внутренность храма. Мульграв отшатнулся.

– Что они, совсем с ума сошли? – подумал он. – Неужели я должен играть у них роль божества?.. Перестрелять бы вас всех, канальи!.. Не пойду! – энергично крикнул он им зычным голосом.

Ка-Мега еще настоятельнее повторил приглашение и произнес несколько слов, очевидно означавших: «Как хотите, это необходимо!»

– А я все-таки не пойду! – стоял на своем Мульграв. Он нахмурился, насколько это допускал клейстер, покрывавший его лицо и бросил на молодого короля наивозможно более строгий и повелительный взгляд, причем прикоснулся кончиками пальцев к своей груди и выразительно повторил несколько раз: «Лоно!», желая дать понять этим: «Берегись, я твой повелитель».

Это так и было понято. Король почтительно отошел в сторону, и торжество началось. Выступили вперед стрелки из лука и с своим оружием в руках исполнили медленный торжественный танец, под протяжные звуки флейт.

Сильные, гибкия фигуры дикарей извивались самым странным образом, причем самые лица их сохраняли серьезное выражение, да и по всем телодвижениям видно было, что это происходит не забава, или увеселение, но религиозный обряд. Во время этой пляски один из жрецов сорвал, с дерева ветку с большими белыми цветами и положил ее. на землю среди танцоров…

Ни одна нога не наступила на эту ветку, и когда танец был кончен, жрец поднял ее и вручил королю, который, приняв ее, держал в руке.

Тогда стрелки натянули свои луки и начали один за другим пускать свои стрелы высоко на воздух, без определенной цели, скорее всего, может быть, по направлению к солнцу, в виде воинственных приветствий со стороны смертных могущественному владыке мира. Кругом все сохраняли глубочайшую тишину. По-видимому, эта часть церемонии имела для бедных язычников наибольшее значение.

После того как каждый воин пустил по три стрелы, король медленно приблизился к каменной плахе, сел на нее, и бросил ветвь с цветами на ступеньки храма. Все глаза с напряженным вниманием следили за тем, как и куда упадут цветы. Ветка перевернулась в воздухе, тяжелые чашечки цветов перевесили вниз, и она, не задевши ни за, что, упала на нижнюю широкую площадку алтаря.

Крик радости, вырвавшийся из тысячи глоток, огласил воздух. Предположенная жертва оказалась приятной богам. Король встал, подошел к алтарю и прикоснулся к красным перьям, украшавшим идолов.

– Таро! Таро! – воскликнул он.

За ним подошел Идио, а затем и все благородные воины. Они также кричали, как исступленные: – Таро! Таро! – и прикасались к красным перьям.

– Бедный Ту-Ора! – шепнул Аскот. – Теперь участь его решена.

– Неужели он так и оставался связанным и без всякой пищи?

– Наверное! – решил Аскот. – Ведь узы имеют значение унизительного оскорбления и это вместе с воздержанием входит, как тебе известно, в состав церемонии. Точно также я уверен, что и жрецы в последние сутки ни к чему не прикасались.

После общей молитвы с постоянным повторением слова: «Таро!» последовала снова пляска, но теперь уже в другом роде. Громко свистели флейты, раковины визжали же переставая, танцующие скакали, как бесноватые, пока пот не начинал градом лить с их лбов. При этом они обрывали на себе куски своей и без того скудной одежды, бросали на землю свое оружие, кричали и вопили изо всей мочи. В несколько минут все выбились из сил и бросились, едва переводя дух, на землю.