Из Лондона в Австралию - [66]

Отошедши немного, первая группа услыхала за собой ружейные выстрелы. Без сомнения, оставшиеся стреляли в кур и голубей, чтоб сварить себе суп, если, за неимением масла, нельзя было иметь жаркого.

– Нам бы тоже не мешало поохотиться, – сказал Аскот. – Соль и всякие горшки у нас есть. А плодов сколько угодно! Ура! вот малина.

– А тут должно быть апельсины.

Находка была весьма приятная. Целые месяцы не видать ничего, кроме солонины и стручков, – в лучшем случае немного сушеных овощей, а тут масса ягод и свежих плодов, цветы и бабочки, лесная тень и пение птиц, – словом – из полымя в рай!

Все набили карманы сладкими, душистыми апельсинами, и руки работали над чисткой и отправлением их в рот. Медленно двигаясь вперед, путники все глубже и глубже проникали в роскошный лес. Мальва всех оттенков обвивали стволы деревьев; красивые низкорослые Nipapalmen и высокие древовидные папоротники окаймляли берега реки; тут же росло еще одно дерево, при виде которого старый Мульграв весело воскликнул: – Вот вам и овощи! Это – Гачо.

– Калла! – вскричал Антон. – Калла! У нас в Маленте, разводят ее на окнах.

– Не такой величины, как это, конечно? У ваших стебель небойсь, толщиной с палец?

– А здесь у него ствол, как у дуба, листья фута в четыре длиною, Боже, какая разница!

Старый Мульгран сорвал с дерева несколько спелых луковиц и, с довольным видом, закивал головой. – Подождите ребята, скоро найдем в хлебное дерево, и тогда у нас будет все необходимое. Эти плоды можно собирать в продолжение восьми месяцев; мы закопаем их, пусть забродят (gären), тогда мякоть можно сохранять долго.

– А вкус, небойсь, прегадкий?

– Гм, – не надо только стараться нюхать, сэр. Приток же, ведь это не надолго, только пока доберемся до австралийского материка. Это вынести не трудно.

– А свиных-то следов что-то не видать, – сказал Аскот. – Если бы удалось нам раздобыть пять-шесть штук, то можно бы сняться с якоря.

– Ба, ба! – вскричал унтер-офицер. – Видите вон дерево, с громадной крышей на верху? Это хлебное дерево.

Все сразу остановились. Пред ними было дерево с прямым стволом в 50 ф. вышиною. Верхний конец его делился на несколько частей с прекрасными, прямо стоящими ветвями. Светло-зеленые листья в 1½ ф. длиною украшали это великолепное дерево, а фрукты, величиною с человеческую голову, сидели не на ветвях, а выходили прямо из ствола, окружая его большими луковицами с земли до самой кроны. Все вместе представляло странное, невиданное до сих пор ни одним из европейцев зрелище.

Эти громадные деревья росли так близко одно от другого, что листва их густо переплеталась между собою, образуя целый навес, не пропускавший ни одного луча солнца.

Здесь не было ярких цветов, насекомые избегали этой прохладной полутьмы, и только ящерицы шныряли повсюду в необычайном изобилии. Здесь путники наткнулись еще на одно весьма приятное открытие. У стволов хлебного дерева там и сям ютился густой кустарник, любящий затененные места, мирт, а под ними находились гнезда, в которых куры сидели на яйцах, или усердно кормили своих неоперившихся птенцов.

Топот и шорох, клохтанье и кряканье встретили наших путников в этом благодатном уголке, где можно было и освежиться и подкрепить свои силы.

Плоды хлебного дерева имеют шестигранную скорлупу желтого цвета, а под ней аппетитного вида, белоснежную мякоть, которая и должна была составлять главную часть обеда. Матросы и солдаты, как толпа шаловливых мальчиков, бегали и прыгали, собирали плоды, носили хворост, смеялись без причины, острили и подтрунивали друг над другом, отпуская веселые шутки и позабыв все невзгоды последних недель.

Часть молодых экскурсантов отправились на охоту за курами. Очевидно, сюда никогда не заходили хищные звери, да вероятно очень редко и люди, так кал птицы были до такой степени смелы, что не стоило большего труда убивать их. Ощипав и выпотрошив с дюжину кур, приправив солью и кое-какими травами, по указанию Мульграва, матросы поставили варить суп, и скоро в котлах заклокотало вкусное варево, и пары его приятно защекотали обонятельные нервы путешественников.

Потом положили в горячую золу луковицы Гачо и принялись печь плоды хлебного дерева. Мульграв заставил молодых людей набрать несколько больших листьев и, нарезав мякоть плодов пластинками, завернул ее в эти листья, которые потом положил между двумя плоскими, горячими камнями. Скоро оттуда показался синеватый дымок, – дело шло на лад, как объявил Мульграв.

С другой стороны костра солдаты занимались варкой яиц в смятку, а оба мальчика между тем собирали ягоды, укладывая их на громадные листья каллы.

Везде кипела жизнь и деятельность, все проникнуто было тем радостным чувством, которое всегда рвется наружу после пережитых тревог.

– Еще находка! – раздалось с берега. – Ура! скоро мы будем пировать, как знатные вельможи!

– Раки! Вали их в котел!

– Есть и рыба, – столько, что бери хоть руками.

– На этот раз харчей сколько угодно! Теперь давайте есть, ребята!

Тарелок конечно не полагалось: большие жестяные кастрюли с супом установили на камнях и в каждую человек по пяти, с отменным аппетитом юности, опустили свои ложки. Как вкусно! Только тот вполне может оценить это, кто целыми неделями не едал мяса. – Яйца в смятку пили прямо из скорлуп, кур разрывали руками, да и таро нашли вполне съедобным. Наконец, на сцену явилось хлебное дерево, – в некотором роде дессерт.