Из Лондона в Австралию - [60]

Антон поклонился. – Сказать это я могу, сэр.

– Но ты думаешь, что это ни к чему не поведет?

– Совершенно ни к чему.

– Только потому, что нужно сказать ложь? Какое заблуждение! Ведь это делается для того, чтоб всех нас спасти от смерти. Разве это не добрая, не похвальная цель?

– Не знаю, сэр, но…

– Нет, мой друг, никаких «но». Только на этот раз без «но». Все оружие, вся аммуниция, все будет сдано; что же могут сделать безоружные голодные люди? Ничего нет легче, как заманив их обещанием, потом захватит врасплох.

– Я скажу это капитану, сэр.

– Постой, постой! Постарайся как-нибудь доставить мне возможность переговорить с ним лично; на словах я бы все это рассказал ему лучше, я бы не отстал от него, пока бы не убедил его. Ах, да, да, юноша, постарайся, чтоб капитан принял меня на четверть часа.

Антон пошел. Он сделал вид, будто без всякого намерения очутился у того места, где железная решетка была пробита, и через несколько минут ему уже удалось подать знак лейтенанту, который протянул ему свою узкую, исхудалую руку. Как изменился молодой офицер! Лицо похудело, глаза ввалились, общий вид был вялый. – Ну, Антон, – сказал он слабым голосом, – с чем ты пришел? Опять какое-нибудь недостойное предложение?

– О, сэр, сэр! Я только посланный, вы не должны этого забывать.

– Посланный от фальшивого монетчика, который вовлек тебя в беду. Антон, ты обещал мне ни под каким видом не иметь с ним сношений.

– Ведь и это не по доброй воле, сэр. Ведь Торстратен защищает меня от этого негодяя, Тристама, он меня кормит и поит и за это не требует от меня ровно ничего, противного чести. Что могу я сделать? Я в его власти.

Мармадюк наклонил голову. – Не поддавайся только его влиянию, – сказал он. – Не позволяй ему отравлять твою душу, это главное. – А теперь, – продолжал он, – скажи, какое дано тебе поручение?

Антон сообщил ему предложение голландца, потом передал его и капитану Ловэлю, который отрицательно покачал головой.

– Я не вхожу с ним ни в какие переговоры, да это и бесполезно. Раньше нескольких дней невозможно достичь населенного берега, а до тех пор мы успеем умереть.

Антону стало страшно. Как спокойно говорил об этом капитан.

– Сэр, – сказал он, – если бы вы взялись вычислить, в каком пункте находится фрегат! Быть может, поблизости есть острова. Ужасно думать о смерти, когда спасение, может быть, близко.

Капитан пожал плечами. – Мне обязаны без всяких условий передать управление кораблем, – сказал он. – Бунтовщики должны добровольно идти в тюрьму, – только при соблюдении этих условий я сделаю все, что в моих силах, для спасения корабля; в противном случае, ровно ничего, – тем более, что по всем вероятиям, всякая надежда уже потеряна. Недостаток воды делает беспомощным все.

Антон вздохнул. – Господин капитан, – сказал он. – Голландец не в состоянии заставить мятежников исполнить эти требования.

– Охотно допускаю, но еще меньше он может заставить меня пойти на сделку с ним, преступником и негодяем.

Наш друг передал этот ответ Торстратену и при этом сделался свидетелем такого необузданного взрыва, о каком не имел даже понятия. Торстратен, с глухим стоном, бросился ничком на пол, все сильное тело его судорожно вздрагивало, пальцы впились в лежавший под столом ковер, разрывая его на части. «Умереть, – стонал он, – умереть! Я не хочу! Не хочу! В моих жилах еще на полстолетия хватит силы для жизни, – я не позволю заграждать себе дорогу».

По всему телу у него выступил пот и он скрежетал зубами.

– Что получил я от жизни до сих пор! – стонал он. – Ничего, ничего! И неужели теперь; когда, наконец, передо мной открывается будущность, я буду утоплен, как бешеная собака? Именно теперь? Не хочу! Не хочу!

И с ним сделался судорожный припадок. На губах выступила пена, глаза скосило, руки свело. Наконец, он потерял сознание и молча и неподвижно лежал с посеревшим лицом, как мертвец.

Антон и Аскот, переглянулись. – Что теперь делать? – боязливо прошептал наш друг. – Я позову Маркуса.

Аскот покачал головой. – Оставь! – прошептал он. – У него в карманах звенит золото, почем мы знаем, следует-ли, чтоб об этом узнал Маркус.

– Да, но…

– Он очувствуется, не беспокойся. Смотри, вот именно в те минуты, когда он думает, что его никто не видит, он пересчитывает краденые сокровища.

И смелым жестом единственный сын лорда Кроуфорда вытащил из кармана арестанта чулок, до самым краев набитый гинеями. – Слышишь, как брякает? О, небо! если бы мои родители видели, как в обществе находится их бережно лелеянное дитятко! – И, расхохотавшись, он всунул обратно драгоценный чулок. – Я думаю, это такой архимошенник, что врал бы, даже стоя перед лицом самого Бога. Плутни, вот его стихия.

Антон содрогнулся. – Чем все это кончится? – прошептал он.

– Вероятно, смертью. Вообще, когда я обо всем это думаю…

– Ну, Аскот…

– Ну, больше ничего!

– Тогда ты мучишься за своих родителей, правда?

– Морализируй поменьше, сын мой. Посмотри-ка, вон почтенный Торстратен уж оправляется. Влей ему малость вина в глотку, ведь ты его лейб-паж.

Антон достал из шкафа бутылку и влил немного укрепляющего напитка в рот голландца, который открыв глаза и дико озирался вокруг. Потом он схватился за карман и, убедившись, что деньги на месте, глубоко вздохнул.