Из Лондона в Австралию - [20]

Они расстались, и, пока Антон розыскивал свою скромную квартиру, Торстратен быстрыми шагами шел по направлению к самой шумной части города. По пятам за ним следовал человек в сером. бесшумно и быстро, как змея, скользил он в постоянно менявшейся толпе прохожих, не теряя из виду голландца; он следовал за ним по улицам и переулкам до самой двери плохенького дома, в который вошел Торстратен. Он тихо вошел вслед за ним в сени, прислушиваясь к затихавшим шагам на лестнице. «Четыре лестницы наверх», – подумал он, вынул записную книжку и в полутьме записал в ней несколько строк. Между тем Торстратен, поднявшись в верхний этаж, открыл дверь и вошел в совершенно темную комнату, негостеприимный холод которой заставил его выбраниться.

– Отвратительная берлога, – проворчал он.

– Что верно, то верно, – отозвался из темноты мужской голос.

Голландец испугался. – Это ты, Маркус?

– Зажги лампу, так увидишь.

Торстратен проворчал что-то себе в бороду, однако же повиновался. Сняв надушенные перчатки, он достал из угла поломанную лампу и зажег ее. Слабый свет осветил убогую комнату; с кровати на него смотрели блестящие глаза человека с лисьей физиономией.

– Тьфу, пропасть! – сказал он насмешливо. – Нечего сказать, ты нарядился франтом. Тоже на счет кассы предприятия, вероятно?

– Конечно.

– Это с твоей стороны превосходно. А для меня нет даже куска хлеба, чтоб утолить голод. Дай мне чего-нибудь поесть, Пит.

– У меня ничего нет. С какой стати ты сюда пожаловал?

– С такой стати, что ты за весь день не принес мне ни куска хлеба. Или, по твоему, я могу жить воздухом?

Торстратен снял фальшивую бороду и очки, сбросил элегантное платье и облекся в изношенный, когда-то серого цвета, сюртук. – Живи, чем знаешь, – сказал он резко, – по мне, хоть помирай. От меня ты не получишь ни корки хлеба, это я сказал тебе еще третьего дня.

Маркус сжал кулаки. – А ты будешь процветать в благоденствии? – проговорил он со скрежетом. – Может быть, ты только что поужинал жареной говядиной?

Голландец утвердительно мотнул головой. – Ростбифом дикой козы и паштетом, сказал он.

– И запивал, может быть, бургундским вином?

– Сектом!

Маркус вдруг вскочил с места; он смотрел горящими глазами и походил на разъяренного зверя; рубец его налился кровью.

– Тоже из кассы предприятия? – вскричал он, – И это в то время, когда у меня нет куска хлеба, когда я мерзну и умираю от жажды!

Торстратен пожал плечами. – Твой собственный выбор, Маркус.

– Мошенник, обманщик!

– Не закричишь-ли еще погромче, чтобы оповестит весь дом?

– Я убью тебя, ты, ты…

И он, как бешеный, кинулся на Торстратена. Голландец крепко уперся ногами, схватил его за обе руки и обезоруженного прижал к стене. – Хочешь еще? прошипел он.

Маркус изнемогал. – Ты наелся, – задыхаясь сказал он, – ты сыт и согрет, что тебе стоит одолеть изголодавшегося!

– Сдаешься? – прошептал Торстратен.

– Т. е. ты хочешь, чтоб я отдал тебе билет?

– Конечно.

– Чтобы ты украл его у меня, негодяй?

Голландец вдруг выпустил его, схватил свое платье и шляпу.

– Итак, я буду ждать, когда ты придешь просить милости на коленях, Маркус. А в этой берлоге и в твоем обществе, – слуга покорный.

Человек с лисьей физиономией перепугался. – Ты уходишь, Пит? Может быть, хочешь уйти на всю ночь?

– Я не вернусь до завтрашнего вечера.

– Но до тех пор я умру с голода и с холода. Неужели у тебя не осталось ни капли человеческого чувства?

Торстратен засмеялся. – Ни капли, повторил он.

– О, ты способен совершенно спокойно перешагнуть через мой труп.

– Конечно, только сначала обыщу карманы и возьму билет.

Маркус захохотал сиплым хохотом.

– Я прежде зубами разорву его в клочья, – вскричал он.

Голландец кивнул головой. – Приятно оставаться, Маркус. Прощай!

Но Маркус остановил его. – Карманы полны, а хлеба нет, – вскричал он, почти со слезами. – Серебро и золото, и ни куска хлеба, ни искры огня, – это ужасно! Ведь не станешь кусать деньги, не затопишь ими печки! О, Пит, Пит, дай же мне кусок хлеба;

– А ты дай мне билет.

– Значит, у тебя тут спрятаны припасы?

– Дай мне билет.

– Где же ты его разменяешь, спросил Маркус, изнемогая от голода.

– В ресторане Флетчера, далеко отсюда.

– И ты клянешься, что принесешь половину денег мне, Пит?

– Клянусь.

Маркус всплеснул руками. – Что значит твоя клятва! Ничего, ровно ничего!

– Спокойной ночи, Маркус, ты, очевидно, в дурном настроении.

– Оставайся! Оставайся, я сдаюсь. Что у тебя спрятано тут в комнате съестного?

– Хлеб, мясо, морской рак, полбутылки вина.

– А ты наверное выпил целую.

– Гораздо больше. Только я пью не так, как ты, не напиваюсь, как скотина, держу язык за зубами и умею владеть собой.

Маркус поднял руки. – Да, – сказал он, – да, ты дьявол, бессердечный, бездушный, для тебя один закон, одна цель – собственная выгода.

– Совершенно верно, – отвечал Торстратен, – Но, возвращаясь к ужину, – как тебе нравится меню? Я выбрал смородинную настойку.

Человек с лисьей физиономией медленно достал из бокового кармана книгу, между листами которой был запрятан тысяче-фунтовый билет, несколько помятый и с виду не совсем новый; он взял его и, как бы лаская, провел по нему концами пальцев.