Из Лондона в Австралию - [21]

– Мое последнее, мое единственное достояние, – шептал он.

– Т. е. наше, ты хочешь сказать, Маркус.

Маркус покачал головой, но не сказал ничего; он молча, дрожащей рукой подал голландцу билет, который тот с жадностью схватил и в одну секунду спрятал в бумажник.

– Вот так, Маркус, теперь можешь поужинать.

Он отпер замок стенного шкафа и вынул оттуда съестные припасы и полбутылки вина. – Ну, ешь и пей. Вот тебе ключ от комнаты.

Маркус, как зверь, набросился на пищу. – Ты уходишь? вскричал он, глотая кусок за куском.

– Да, здесь слишком холодно и мрачно.

В комнате слышно было, как Маркус стучал зубами.

– Пит! – сказал он, – ты знаешь, что я не могу показаться на улицу с моим шрамом, что над головой моей смертный приговор висит, как камень, который ежеминутно грозит свалиться и раздавить меня своею тяжестью. Если ты не принесешь мне пищи, я умру с голода в этой холодной комнате.

Торстратен пожал плечами. – Вина не моя.

– Конечно, не твоя, но согласись, что положение мое ужасно, невыносимо. Я должен выбраться отсюда за границу, и для этого необходимы мне эти пятьсот фунтов.

– Прекрасно, Маркус, прекрасно!

– Значит, ты принесешь мне еды и купишь билет на пароход в какой-нибудь конторе? Вспомни свою клятву, Пит.

– Конечно.

Маркус вздохнул. – Ты также развязно пообещал бы мне, если б я попросил тебя завтра сдвинуть землю с места, потому что ты не намерен исполнить того, что обещал.

– Прощай, Маркус.

– Прощай, Пит. Но помни, – если ты меня обманешь, мы с тобой посчитаемся рано или поздно, и тогда тебе будет плохо.

Торстратен улыбнулся той равнодушной улыбкой превосходства, которая всего больше способна раздражать противника. Не сказав больше ни слова, он вышел из комнаты.

Маркус опустил голову на стол; он рыдал от бешенства и бессилия.

А Антон во время этих происшествий спокойно спал и видел приятные сны. Томас Шварц найден! Это счастливое известие доставило ему большое удовольствие, скрасившее даже весь следующий день. Наш друг помогал своему хозяину полоскать бутылки и мыть стаканы, чистил свое собственное платье и с нетерпением ждал вечера, когда придет Торстратен и сообщит ему дальнейшие новости. Сегодня он должен получить сто фунтов! Эта сумма кружила ему голову. Как должно быть богат Торстратен, если так беззаботно может делать подобные подарки. Если даже он не выиграет пари, то и тогда слуга его наверное получит приличное вознаграждение за участие в этой шутке, – в этом не может быть ни малейшего сомнения. Итак, счастье, очевидно, склоняется в его сторону.

Он напевал свежим голосом немецкия песни, а под вечер, нарядившись в нарядный костюм, даже пустился перед зеркалом танцевать вальс. Дома, однажды зимой, он прошел целый курс танцев, и теперь пестрые картины тех веселых дней возникали перед ним в ярких красках. Он видел маленького, тщедушного учителя, улыбавшегося направо и налево, и слышал его голос, – раз, два, три, – поклон. «Антон, вы у меня лучший ученик».

Эта похвала обрадовала его тогда, радовала еще и теперь. И, несмотря на это, он вздохнул. Все товарищи тех веселых уроков остались на родине, все живут среди близких; под защитой немецких законов; только он одинок на чужбине, и Бог знает, что ожидает его еще впереди. Он опустил голову на руки. Если даже все пойдет хорошо, если даже освободят его отца, – что будет дальше? Нищими пришли они с отцом в Лондон. Томас Шварц обещал помочь им основать в Америке новое отечество. А теперь?

Но не стоит об этом думать. Быть может, господин Торстратен даст еще добрый совет, может быть, доставит отцу какое-нибудь занятие. Он так охотно идет на помощь, так добр, так энергично берется за всякое дело, он не остановится на половине. Когда; благодаря ему, настоящий виновник будет найден и предан суду, он не оставит без помощи пострадавшего невинно и спасет его от гибели.

Конечно, это будет так. Антон отогнал беспокойные мысли и опять стал читать немецкую книгу, данную хозяином, пока, около 10 часов, не явился голландец и не увез его в карете.

Антон смотрел на него с ожиданием. «Ну?», спросил он скорее глазами, чем словами.

– Томас Шварц задержан, – смеясь сказал Торстратен. – Он голодал и холодал и, наконец, признался в своем преступлении. Через несколько дней ваш отец будет свободен.

Антон насилу мог говорить. – Господин Торстратен, – прошептал он. – О, – господин Торстратен, как вы добры!

– Потому что вывожу на чистую воду мошенника? Да ведь это прямая обязанность всякого честного человека.

– Да, но, но…

Голландец улыбнулся. – Ну, пойдемте, Антон. Сверх ожидания, я уже сегодня получу часть денег в уплату, и потому нашу лавку можно будет открыть в ближайшем будущем. Дело будет очень значительное. Ваш отец, если пожелает, тоже может получить место.

– О, Боже!

– К сожалению, я не могу предложить ему места по сельскому хозяйству, – продолжал Торстратен, – у меня нет ни земли, ни скота, но, если ваш отец удовлетворится должностью надсмотрщика в моем складе, то с большим удовольствием.

Антон не помнил себя от радости. – Чем и когда я заслужу вам за все, пролепетал он.

– Идите только теперь поскорее, мы выиграем сто фунтов.