Из Лондона в Австралию - [132]

Его воинский крик не замолкал ни на минуту, копья, которые он метал, то и дело ранили кого-нибудь из белых, он появлялся на всех пунктах, ободряя своих воинов и поддерживая в них геройское мужество.

Мертвые и умирающие туземцы устилали всю землю, жены и дети давно уже скрылись в святилище, отовсюду слышались стоны, но битва все еще колебалась и все еще нельзя было сказать с уверенностью за кем останется победа.

Шум сражения привлек сюда жителей другой отдаленной деревни, целые полчища их появлялись из леса, затрудняя англичанам захват Ша-Рана настолько, что офицер, командовавший отрядом, уже подумывал об отступлении, особенно в виду нескольких попыток освободить арестантов. – Продолжая сражение, мы рискуем потерять уже приобретенный успех! – сказал он со вздохом. – Как вы думаете, товарищ!

Фитцгеральд показал ему на свирепую фигуру Ша-Рана, залитую кровью с головы до ног. – А вы разве не находите, что наша честь требует, чтобы мы захватили этого дьявола? – ответил он.

– Разумеется! – кивнул ему офицер. – Я готов пожертвовать жизнью, чтобы схватить его!

Он громким звучным голосом ободрил своих солдат, и они дружно бросились в штыки по обломкам хижин в последнем натиске. Дикари начали заметно подаваться.

Один за другим они падали под ударами англичан, действовавших то прикладом, то штыком, то пистолетом. Эта, по мнению дикарей, крошечная безделушка причиняла все-таки такие ужасные опустошения. Ша-Ран, давно уже угадавший план неприятелей, с ловкостью кошки прыгал среди хижин, постепенно подвигаясь все ближе и ближе к убежищу. Конечно, прежде чем ему удалось бы достигнуть этой цели, его можно было двадцать раз положить на месте, но тем же менее белые щадили его, стремясь по-прежнему взять его живым.

Вероятно, он считал себя неприкосновенным в убежище, ибо достигнув его ступеней, он обнаружил свое торжество еще более дикими и оглушительными криками и свирепыми жестами. Вращая над головой копьем, он не стараясь более прятаться и укрываться от солдат, стал на нижней ступеньке святилища.

Жены и дети лежали ниц кругом него, волны разбежались во все стороны, шум битвы смолкнул, на месте остались одни победители.

– Наконец-то он наш! – воскликнул командир отряда. – Вперед, ребята, загоните его в угол!

– А если он перелезет стену?

– Это невозможно! Вперед!

Солдаты ворвались во двор храма и со штыками на перевес теснили Ша-Рана, пока он не очутился в углу, откуда ему уже-не было никуда никакого выхода.

– Здесь убежище! – крикнул он громовым голосом. – Кто только прикоснется ко мне, немедленно умрет!

– А вот посмотрим! Берите этого негодяя!

Несколько солдат схватили дико отбивавшегося короля и повалили его на землю. Понадобилось шесть человек, чтобы связать его по рукам и ногам, после чего они вынесли его со двора святилища на площадку между хижинами.

Туземцы со страхом следили за этой сценой. Ни один из их богов, видимо, не хотел вступиться за короля.

Что же это значит?.. Все дедовские предания оказывались пустыми побасенками? Твердая вера в неприкосновенность святилища была разрушена. Белые взяли короля из этого неприкосновенного, якобы, убежища и преспокойно вывели его на казнь!

Все озабоченно переглядывались. Очевидно, бог белых сильнее и могущественнее их богов… которые, вероятно, обратились перед ним в бегство?

Всякое сопротивление прекратилось. Солдаты подбирали своих убитых товарищей, наскоро перевязывали раненых, сколачивали носилки из жердей, которые они выдергивали из хижин.

Шесть человек солдат с одним из офицеров во главе направились к берегу моря. Даже для непросвещенного ума дикарей было понятно, что они пошли за подкреплением, может быть, за перевязочными или перевозочными средствами. беспокойное, боязливое настроение все сильнее овладевало язычниками.

Ша-Ран не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, но не переставал кричать и выть, точно обезумевший, пока солдаты привязывали его к дереву. Затем они отошли от него и привели свое платье в порядок.

Воды было мало, не более того, сколько может заключаться в обыкновенных солдатских манерках, но тем не менее ее хватило, чтобы кое-как вымыть себе лицо и руки. Затем солдаты выстроились и настал момент казни.

– Право, я лучше уйду… я не могу этого вдеть!.. – шепнул Антон.

– Конечно, уйди! Что делать, если ты слишком мягкосердечен для такой сцены. Ты не солдат, ты можешь уйти.

С этими словами Фитцгеральд указал по направлению к морю: – Поди за теми солдатами, и не возвращайся пока все не кончится!

– Неужели вы, сэр, можете спокойно присутствовать при казни? Это ужасно!

– Конечно, мой милый! Это страшнее, чем рисковать своей жизнью в кровопролитном бою. Но нужен пример, и этого переделать никак нельзя. Беги же!

– Аскот, хочешь со мною?

Сын лорда только головой покачал. – Я хочу видеть, как умрет это страшилище! Не обратится ли его воинский рев в жалобный плач?

– Ну, не думаю! Итак, до свиданья!

– До свиданья!

Антон удалился быстрыми шагами и печальный конец драмы разыгрался без него. Туила встал рядом с командиром отряда, с тем, чтобы переводить каждое его слово; от времени до времени речь его заглушалась зверским ревом Ша-Рана, человека, убившего собственных отца и мать за то, что они стали ему в тягость своей старостью и беспомощным состоянием.