Из книги «Встречи» - [3]
Эту мастерскую прозвали «Русской академией», но кроме русских и поляков, в ней работали и другие художники: южноамериканцы, негры; было и несколько французов. Некоторые из тех художников и скульпторов, которых я застала в «Академии», стали потом очень знаменитыми — живописцы Давид Штеренберг и Натан Альтман, скульпторы Александр Архипенко, Осип Цадкин, Эрьзя; другие менее известны — Старков, Иннокентий Жуков… были и такие, кому судьба не позволила стать профессионалами…
Из скульпторов самым интересным был Александр Архипенко, ставший впоследствии одним из столпов модернистской скульптуры. Он был очень высокомерен и не терпел возражений против того, что делал. Я никогда не решалась спросить у него, почему у его статуй, изображающих обнаженные фигуры, такие крохотные головы при монументальных бедрах и тонких талиях. Я спросила об этом у его товарища Свирского, с которым была ближе, чем с Архипенко, и он объяснил мне, что художник должен творить так, как видит: «Архипенко не замечает голов у своих моделей, потому что считает головы незначительной деталью человеческого тела и наименее красивой». С этим объяснением я примирилась, но мне по-прежнему продолжали больше нравиться статуи Родена, Майоля и Бурделя.
Бурделем увлеклась Надя Островская, моя подруга по большевистской группе, и пошла к нему учиться, решив лучше сэкономить на еде, но иметь хорошего учителя. Бурдель брал со своих учеников очень дорого, но зато они имели право ходить в театр Елисейских полей, который он украсил барельефами — монументальными, прекрасными и понятными.
Надежда Ильинична Островская была одним из самых своеобразных и интересных людей, встреченных мною в жизни. Она родилась в Симферополе, где ее отец имел большую врачебную практику. В девятнадцать лет Надя состояла в боевой группе, была связана с флотом, участвовала в Симферопольском восстании. Ее заочно приговорили к смертной казни. Пришлось спасаться бегством из России. С 1910 года Надя входила в парижскую группу большевиков. Она с детства любила скульптуру и в Париже поступила сначала в какую-то студию, а потом перешла в «Русскую академию». Комнатенка в «Улье», в которой она жила, была крохотной и голой. Надя любила стихи и заставляла меня читать ей все, что я написала, хотя частенько и поругивала меня. Именно Надя привела меня в «Академию».
«Академия» была не только местом, где жили и работали художники и скульпторы. Здесь регулярно собирались молодые поэты, прозаики, критики. Каждую субботу по вечерам в большой мастерской на тот помост, где днем усаживали или ставили натурщика, водружали столик и два стула для председателя очередного вечера и выступающего автора.
Из поэтов, живших или приезжавших в Париж, здесь читали свои стихи Вера Инбер, Мария Шкапская, Илья Эренбург, Оскар Лещинский, Михаил Герасимов, Марк Талов, Герман Данаев. Длинный, занявший несколько вечеров, роман о Сибири читал Ангарский, ставший после революции редактором альманаха «Недра»; с рассказами выступали незнакомые мне по партийной группе Ширяев и Шимкевич. А. В. Луначарский обычно приходил на эти субботы и иногда выступал на них. Помню также выступления в «Академии» литераторов Александра Кайранского, Виктора Финка.
Читались в «Академии» не только стихи и проза, но и статьи, критические очерки, оглашались разные художественные манифесты. Был в «Академии» Литературный совет, который предварительно рассматривал предназначенные для чтения произведения и мог разрешить или не разрешить то или другое выступление. Председателем на каждом вечере был обязательно дежурный член Литературного совета. Иногда выступали со стихами и рассказами товарищи, только что прибывшие из России.
Вера Инбер была в Париже недолго, по дороге, если не ошибаюсь, в Давос, где она собиралась лечиться. Стихи, которые она прочла в «Академии», потом вошли в ее книжку «Печальное вино», вышедшую в Париже уже без нее.
Мария Михайловна Шкапская приехала в Париж вместе со своим мужем Г. О. Шкапским и его другом И. Бассом. Все они были участниками подпольного кружка, который в Петербурге называли «Витмеровским», потому что большинство входивших в него учились в частной гимназии Витмера. Их исключили из гимназии с волчьими билетами, и они приехали во Францию, чтобы получить образование. Поступить в Высшую политехническую школу им не удалось, и все трое уехали в Тулузу, где впоследствии оба молодых человека получили дипломы инженеров. Шкапская писала стихи и в один из наездов в Париж пришла в «Академию». Подойдя ко мне, Мария Михайловна сказала, что давно хочет познакомиться, знает мои стихи от Ильи Григорьевича Эренбурга. Она прочла в тот вечер стихотворение «Хочу гроб с паровым отоплением», показавшееся мне несколько эксцентрическим. Меня поразила в Шкапской смесь сентиментальности с жестокостью, по-видимому, в этом сказывалось ее детство, суровое и голодное (она мне рассказывала, в какой нищете выросла).
Однажды в «Академии» выступил ветеран символизма Н. М. Минский, бежавший из России после 1905 года и обосновавшийся в Париже. Весьма популярный в старой России «Чтец-декламатор» печатал стихотворение Минского «Тянутся по небу тучи тяжелые. Серо и скучно вокруг…», которое в ту пору затрепали в мелодекламациях. Наша компания еще в 1909 году сочинила пародию на это стихотворение; в ней были такие строки:
Поэтесса и переводчица Елизавета Григорьевна Полонская (1890–1969) повидала в своей жизни немало: детство провела в Двинске и в Лодзи, участвовала в революционном движении, была в парижской эмиграции, получила медицинское образование и принимала участие в Первой мировой войне в качестве врача, видела революционный Петербург, входила в литературную группу «Серапионовы братья» (М. Зощенко, Вс. Иванов, В. Каверин, Л. Лунц, Н. Тихонов и др.) и т. д. Описывающая все это ее мемуарная книга «Города и встречи» фрагментарно печаталась на страницах журналов и сборников, а теперь впервые выходит в полном виде.
Ученица Гумилева, Полонская — единственная женщина в составе легендарной питерской литературной группы «Серапионовы братья», с которой связаны ярчайшие достижения русской литературы 1920-х годов. Именно на 1920-е годы приходится пик ее поэтического творчества. О поэзии Полонской заинтересованно писали Эйхенбаум и Кузмин, Г.Иванов и Адамович, Шкловский и Эренбург… В книгу вошли полностью первые три книги ее стихов (1921–1929), а также избранные стихи и переводы (Киплинг, Брехт, Тувим) последующих лет; немало стихотворений публикуются впервые.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.