Из книги «Встречи» - [2]

В перерыве Оскар подошел поздороваться. С ним был очень похожий на него юноша, которого он представил мне как своего брата Марка, и тоненькая блондинка. Лида Мямлина, художница, которую я раньше встречала в «Академии» (она вскоре стала женой Оскара).

В 1913 году вместе с Ильей Эренбургом Оскар Лещинский издавал в Париже журнал «Гелиос», а в 1914-м вышла его первая книга «Серебряный пепел» (но я ее не помню). Начавшаяся в том году мировая война снова нас развела.

В сентябре 1917 года Оскар Лещинский неожиданно встретился мне в Петрограде на Невском проспекте, недалеко от Александровского сада.

— Приехал вместе с Лениным? — спросила я.

— Со вторым эшелоном.

С Оскаром были двое моих товарищей по работе в Невском районе — Федя Ляпунов и Миша Смирнов. Они накинулись на меня с расспросами, где работаю, что делаю; возмущались, что я не нашла другого времени, чтобы родить и кормить ребенка. В итоге я даже не смогла поговорить с Оскаром, и больше я его уже не встречала.

Оскар Лещинский стал одним из героев гражданской войны, и мне стыдно теперь, что по «лени и нелюбопытству» я даже не расспросила его о планах и намерениях. Многое о нем я узнала от писателя Георгия Холопова, который по крупицам собирал материал об Оскаре для романа «Грозный год». Но мне и самой захотелось предпринять розыски, и я стала искать свидетелей последних дней Оскара Лещинского.

Худощавая старушка в строгом синем костюме открыла мне дверь своей комнаты в общежитии старых большевиков на Крестовском острове и застенчиво улыбнулась. Вера Сергеевна Гарина была шестнадцатилетней гимназисткой, когда стала секретарем председателя Совнаркома Терской Советской республики легендарного Ноя Вуачидзе.

Вера Сергеевна рассказывала:

— Я сидела за машинкой, когда в дверь сильно постучали и вошел незнакомый военный, он бросился к Вуачидзе, они обнялись и оживленно заговорили по-французски. Я удивилась, но ничего не сказала.

— Это Оскар Лещинский, — объяснил Вуачидзе, — знакомьтесь. Мы с ним вместе жили в Женеве, а еще раньше учились в школе Лонжюмо под Парижем.

Я поздоровалась с Лещинским, и меня поразили его синие глаза — таких ярко-синих глаз я в жизни не видела…

Тогда он доставил в Дагестан первую партию оружия…

В 1919 году Кавказ был отрезан от России восстанием казачьих войск. В Баку сидело меньшевистское правительство, англичане распоряжались каспийской нефтью, на Дону хозяйничал генерал Краснов. Но Терская Советская республика еще держалась. Ей остро было нужно оружие. Чрезвычайный комиссар Южного района Серго Орджоникидзе, знавший неколебимый, отчаянный нрав Оскара еще по школе Лонжюмо, вновь послал его вместе с Кировым за оружием в Москву. Ленин и Свердлов сделали все возможное, чтобы Киров и Лещинский во главе большой экспедиции смогли двинуться на юг. Сопровождая груз с оружием, Киров и Лещинский добрались до Астрахани, и здесь Оскар заболел сыпным тифом. Едва держась на ногах, он двинулся с оружием дальше, в Дагестан. В Порт-Петровске (теперь Махачкала) Оскар был схвачен белыми и расстрелян.

Вера Сергеевна положила передо мной несколько фотографий, пожелтевших от времени. Вот на любительской карточке, сделанной в Швейцарии, группа русских, снятая на прогулке. Я сразу узнала братьев Лещинских. Оскар, с непокрытой головой, глядящий вдаль, а на переднем плане — Марк, очень похожий на Оскара, но с более мягкими чертами лица. Два других снимка сделаны в Пятигорске в 1918 году уличным фотографом. На них Оскар со своими детьми, нарядными, в белых костюмчиках и панамках. Он прижимает к себе малышей с растерянным видом, словно только что понял, какая ответственность лежит на его плечах.

«В прошлом году, — продолжила свой рассказ Вера Сергеевна, — я нашла в Махачкале потрясающий документ: расписку некоего поручика Нестева о том, что он принял заключенного Николая Савинкова для приведения в исполнение приговора о расстреле» (Оскар Лещинский скрыл от белых свое имя и выдавал себя за брата известного террориста Бориса Савинкова; под этим именем он и был расстрелян).

«Русская академия»

Летом 1913 года я познакомилась и подружилась со многими русскими художниками и скульпторами, жившими в Париже. Все они были молоды и искали, увлекаясь то импрессионистами, то кубофутуристами, но делалось все это искренно и задорно. Художники снимали большое ателье на бульваре Монпарнас в доме, известном под названием «Ла Рюш» (Улей). Этот дом специально был построен для художников — там можно было снимать и маленькие комнатенки для жилья, и комнаты-мастерские, напоминающие соты. Кухня была общая — на весь этаж. Была и большая общая мастерская — ателье: просторный двухсветный зал, заставленный мольбертами и станками. Посредине его помещался помост для натурщиков, отгороженный веревками, и ящик с мокрой глиной, а вдоль стен стояли начатые холсты и скульптуры, покрытые тряпками, скрывавшими их от нескромных глаз. Мастерская была вольная, на паях. Доступ в нее имели все желающие писать красками или ваять, независимо от принадлежности к тому или иному направлению. Далеко не каждый художник или скульптор имел средства, чтобы снять мастерскую для работы и пригласить собственного натурщика. Коллективная мастерская позволяла за небольшие деньги работать, иметь модель и выставлять свои произведения в «Салоне независимых». Некоторые художники и скульпторы брали частные уроки у известных мастеров живописи и ваяния, но работать они приходили в «Улей».