Из истории старообрядцев на польских землях: XVII—ХХ вв. - [22]
Первые священники Козьма и Стефан ничем особенным не выделялись, но их преемник Иоасаф начал процесс преобразования Ветки в центр поповцев. Жил он первоначально в поселке Вылевская (Вылев), в двадцати верстах от Ветки <который, согласно Ивану Алексееву, был основан спустя 9 лет после переселения первых старообрядцев на Ветку [Субботин 1890: 15]>, но после смерти Стефана переселился на остров, где приступил к строительству храма и добился его возведения, хотя не освятил его, так как в 1685 г. скончался [Рубановский 1882: 654: Лилеев 1895: 167–168].
Своего расцвета Ветка достигла во времена Феодосия (Вырпина) и действительно стала основным центром поповцев. Этот священник выписал из Калуги иконостас времен Ивана Грозного, расширил храм и освятил его осенью 1695 г. в честь Покрова Богородицы, а также совершил первую на Вятке старообрядческую литургию[24][Макарий 1855: 295; Рубановский 1882: 655; Лилеев 1895: 169, 183; Мельников 1909: 36–37]. Церковь эта была единственной, которой владели поповцы. Славилась Ветка основанными еще при Иоасафе двумя монастырями: мужским и женским, а потом еще мощами самого Иоасафа, которого после кончины объявили первым ветковским святым. Благодаря славе, которую вскоре обрела Ветка, другие центры поповцев, такие как Керженец, утратили свое значение [Лилеев 1895: 185–189]. Ветковские миссионеры попадали в самые отдаленные уголки России, везде находя слушателей среди простого народа, с неохотой принимающего очередные реформы Петра I. Многие старообрядцы из отдаленных поселений России и Украины прибывали сюда только затем, чтобы посмотреть на богато обставленный монастырь и жизнь монахов. Ежегодно летом в Успенский пост совершали паломничества казаки из далеких стран [Там же: 207–208, 230–256].
В 20-х и начале 30-х гг. XVIII в. Ветка уже не была единственным регионом, населенным поповцами, на территории Речи Посполитой. Неподалеку, в имении князя Михаила Чарторыйского, Гомельского старосты, существовало много старообрядческих слобод. Гомельские старообрядцы превосходили по количеству и благосостоянию старообрядцев, проживающих на Ветке [Мельников 1909: 73; см.: Konopczyński 1938: 288–294]. Также в имениях Любомирских, в 50-100 километрах от Гомеля, было основано 15 старообрядческих деревень и 2 монастыря, а в тридцатые годы был основан и еще один – Городницкий [Лилеев 1895: 214]. Затем начали возникать поселения старообрядцев в Киевском воеводстве – на Припяти, в имении Ходкевичей, они заселили Чернобыль, Замошье и Красиловку. Возникли также поселения старообрядцев на Волыни в окрестностях Житомира: Ягоденки, Роговка, Железняки, Пилипы и Коровницы. Старообрядцы поселились также на Подолье по берегам Южного Буга в поселках Борская Слобода, Курник, Краснянка, Ефимовка, Перепеличье, Чертятин, Жуковцы, Петроши, Женишковцы, Людовка, Матвеевка, Пеньковская, Бушкина, Сорокодубье и Шуры [Мельников 1909: 75]. Однако все эти поселения не могли сравниться своей известностью с Веткой, которая оставалась неформальной столицей всех поповцев, потому что только здесь был древний антиминс (антимис) и только здесь совершалась единственная у старообрядцев церковная литургия. Своей сферой религиозного влияния, собранием старых книг и икон Ветка могла сравниться с Выговской пустыней беспоповцев.
Главной заботой ветковцев стало образование собственной духовной иерархии. Они ходатайствовали по этому поводу в Молдове и Греции, но безрезультатно [Мельников 1909: 79; Любомиров 1924: 62]. В 1731 г. при активном участии Халецких ветковцы решились подать патриарху Константинополя специальное «Прошение», в котором просили рукоположить для них епископа. Свою просьбу они объясняли тем, что в России якобы отступили от настоящей веры, при этом подчеркивался факт введения в 1721 г. Синода вместо патриархата. Усилия просителей не принесли ожидаемого результата. В прошении ветковцев затрагивался также другой очень важный вопрос, касающийся юридических оснований их поселения на территории Речи Посполитой. Они сообщили патриарху, что после переселения их на польские земли к ним по поручению короля сначала приезжал «посол Полтев», а затем римско-католический епископ Анцута, и оба не нашли у старообрядцев никаких проявлений схизмы. Они утверждали, что «от Короля польского лист <им> дан», который гарантирует свободное вероисповедание, а также защиту перед атаками иезуитов и «ксензов». По мнению ветковцев, именно благодаря этому «великороссийских людей по всей Польши населишася многое число» [Субботин 1870: 26–44]. Известно, что уже при короле Яне III Собеском «великопольский канцлер [?] велел изучать особенности вероисповедования» старообрядцев [Czacki 1843: 16, также в ссылках]. Упомянутым Анцутой мог быть один из Виленских епископов Мацей Юзеф Анцута (ум. 1723) или его брат Ежи Казимеж Анцута (ум. 1737) [о предполагаемом Анцуте см.: Uruski / Kosiński / Włodarski 1904: 31–32; Falkowski 1935: 90–91; там же 90], а под искаженной фамилией «Полтев» скрывается, скорее всего, витебский воевода граф Казимеж Александер Потей, родственник Халецких [Uruski / Kosiński / Włodarski 1904: 115]. Упомянутые в «Прошении» сведения о посещении старообрядческих поселений епископом Анцутой и Потеем, скорее всего, соответствуют истине. Королевские посланники после знакомства со старообрядцами, без всякого сомнения, пришли к выводу, что переселенцы из России не опасны для католической церкви и государства. Документом, на который ссылались староверы, могла быть грамота короля Августа II от 28 ноября 1720 г., заверенная также 30 декабря 1735 г. его сыном Августом III [Бантыш-Каменский 1805: 186–189; полный текст грамоты: 189–192]. В письме этом Август II в ответ на многочисленные просьбы Петра I встал на защиту православных, и особенно единственного тогда действующего на территории Речи Посполитой православного епископства в Могилеве [Там же: 165–172; полный текст письма царя Петра I от 9 марта 1718 г. королю Августу II, там же: 168–170]. Тем самым король значительно ограничил возможность насильного «обращения» в католичество иезуитами-фанатиками и высшим униатским духовенством людей «греческого древняго закону», каковыми считали себя старообрядцы. Следует предполагать, что в своем «Прошении» ветковцы, проживающие на территории Могилевского епископства, ссылались именно на этот документ, доставленный им, по всей вероятности, Халецкими.
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.
Β книге исследуется история славян того периода, когда они составляли этническое и языковое единство. Труд охватывает значительный промежуток времени — от I тысячелетия до н. э., когда славяне, выйдя из дренеевропейской общности, начали самостоятельный путь развития, до раннего средневековья включительно, когда славянское единство в условиях широкого расселения и метисации с иными народами распалось, стали формироваться отдельные славянские этносы и языки. В изучении проблемы происхождения и ранней истории славян автор делает упор на междисциплинарный подход, канву же изложения образуют материалы археологии и истории.
Книга Жоржа Дюби, одного из крупнейших французских медиевистов, посвящена социальным представлениям Средневековья. Это прежде всего история того, что думало средневековое общество о себе самом. Но это рассказ и о том, как соотносились такие размышления с действительностью, как они вписывались в более общие идеологические системы, какие корни они имели в предшествующих эпохах и какое получили развитие в последующих. Если географическое пространство исследования очерчено достаточно жестко - Север Франции, то мыслительное его пространство отнюдь не ограничивается рамками одной проблемы и одного отрезка истории.
Как появились университеты в России? Как соотносится их развитие на начальном этапе с общей историей европейских университетов? Книга дает ответы на поставленные вопросы, опираясь на новые архивные источники и концепции современной историографии. История отечественных университетов впервые включена автором в общеевропейский процесс распространения различных, стадиально сменяющих друг друга форм: от средневековой («доклассической») автономной корпорации профессоров и студентов до «классического» исследовательского университета как государственного учреждения.
В книге в хронологической последовательности рассматривается ряд ключевых, спорных или малоисследованных вопросов истории средневековой Руси: о политической структуре славянского общества в догосударственный период, о роли варягов в формировании Руси, о политическом и социально-экономическом строе Древнерусского государства, о времени и предпосылках перемещения центра русской государственности с Юга на Северо-Восток, о подлинности "Слова о полку Игореве", о роли Орды в русской истории, о причинах "возвышения" Москвы, о становлении идеи "царства".Для историков и всех интересующихся историей средневековой Руси.