Из истории первых веков христианства - [35]

Но и в эту ужасную эпоху, когда надвинулось такое множество внешних врагов, продолжала пылать борьба умов. Греко-римский мир, как уже сказано, освободился от скептицизма и занял новые позиции. Врагов, которые выступили здесь против христианства, последнее особенно ненавидело, хотя все-таки относилось к ним с некоторым почтением, ибо они не занимались чистым отрицанием, а создали собственную систему. Это были неоплатоники, которые, создавая своеобразный теософический мир идей, искали самого тесного общения с божеством, посредством восторженных видений и аскетизма. Они признавали, что между Богом и человеком существуют посредствующие силы, они вовсе не отрицали греческих богов, но стремились превратить последних в идейные образы и приспособить их к своей системе тожественных сил. Оракулы их называли Христа замечательным по своему благочестию человеком, но ничего не хотели звать о его божественности. Страстное стремление этих философов в божеству, их чистое искание приближало их к христианам, и известная связь между теми и другими нашла свое выражение также в некоторых личностях. Основатель секты, если можно так выразиться, также вышел из христианского лагеря: Августин был некоторое время неоплатоником, и мы знаем, что другой приверженец секты громко восхвалял введение к евангелию Иоанна. Учение христианства, однако, в конце концов было совершенно несоединимо с неоплатонической системой; не смотря на аскетизм, не смотря на откровения о высшем Боге и о его силах, неоплатоники по существу все-таки были настоящие греки; чувства их постоянно были привязаны к земле; им казалось смешным, что некоторые фантастические христианские секты стремились к иному миру, которого вовсе не существует. Из среды неоплатоников вышел один из самых жестоких врагов христианства, сириец Порфирий (род. в 233 году по Р. Хр.), против которого в христианском лагере ревностно боролись в течение 200 лет. Сочинения его против христиан, состоявшие из 15 книг, подвергались насильственному истреблению; книги нескольких его противников также не дошли до нас; тем не менее мы имеем достаточно сведений о нем, чтоб составить себе хотя бы приблизительную картину.

Порфирий полон противоречий, две души живут в его груди. С одной стороны, он борется против веры христиан и её распространения всеми средствами критики, которая хотя и не изобретена всецело им, а в значительной степени перенята им у других, но тем не менее развита им; с другой стороны, он воодушевляется всякой мистикой и даже самыми ничтожными оракулами, подделка которых очевидна. Так он написал книгу «О философии из оракулов», в которой он совершенно серьезно и доверчиво принимает распространенные среди неоплатоников изречения богов о существе высшего Бога, о религии Иудеев и христиан, как о глубочайшем откровении свыше. Вообще критика и промахи мысли тесно переплетаются в нем. Он осуждает Цельза за его аллегорическое объяснение библии и совершенно забывает при этом, что он сам придерживается аллегорического толкования поэм Гомера.

Его большое произведение, от которого до нас дошли лишь немногие, но все-таки характерные цитаты, свидетельствует, в полном соответствии с другими его сочинениями, что в нем мы имеем далеко не оригинальный ум. Его полемические приемы, как уже замечено, не представляли собою чего-либо нового, нечто подобное говорилось уже и ранее. Но восприняв в своем большом сочинении эти прежние приемы борьбы, он, по-видимому, способствовал и дальнейшему развитию метода старой полемики. Занятое в промежуток времени от Цельза до Порфирия, выработкой канона своих сочинений, христианство, по вполне правильному замечанию одного исследователя, сделалось книжной религией, вот против этих отдельных книг библии и направлены упреки Порфирия. Он по видимому, еще яснее раскрыл противоречия евангелий, чем его языческий предшественник и особенно нападает на пророка Даниила. Выше, мы читали уже меткое выражение Цельза о пророчествах Ветхого Завета; Порфирий, по-видимому, расширил эту критику подробными историческими толкованиями книги Даниила, которую он называет пророчеством после события, сочинением, написанным во время Антиоха Эпифана: этим он значительно облегчил работу современному исследованию. Впрочем, это еще не вполне достоверно, возможно, что и здесь он лишь повторяет чужия мысли. Но как раз в этой массе его полемики и лежало её значение, христиане вынуждены были выступить против него с такими же толстыми книгами, чтобы поразить сосредоточенную в этом враге греческую полемику в её целом. Как неоплатоник, Порфирий принадлежал к тому направлению, которое не было уже более сектой, а представляло вообще всю языческую философию того времени, а борьба христианства против него неизбежно продолжалась до тех пор, пока неоплатонизм сохранял свои силы. С своей стороны и неоплатоники никогда почти не мирились с врагом и лишь позднее уступили силе. Лучшие из христиан, особенно Августин, относились в Порфирию с известным почтением, ибо он безусловно был искренний, откровенный человек, он честно признал, что христианская религия уже в его время совершенно вытеснила языческих богов.