Из истории первых веков христианства - [30]

Если Христос действительно Бог, то он не мог бы страдать, то он должен был бы получить помощь от Бога; Бог также не ест. Кроме того предание об его жизни покоится на весьма слабом основании. Его генеалогия неверна, при крещении его никто не присутствовал, воскресение его видела лишь одна истерическая женщина и несколько каких-то шарлатанов. Странно также, что настоящий Бог при своем появлении тотчас же встречает такое недоверие, и его ученики даже не жертвуют своей жизнью за него. Если бы обманщик и лжец Христос был действительно Богом, то они побоялись бы действовать так, как они действовали. Наконец, и Пилат также, не наказан за свой поступок. Да и вообще Бог не помогает христианам: если они ссылаются на то, что поругание изображений языческих богов не влечет за собою наказания со стороны этих богов, то, ведь, тоже самое можно сказать и о христианском Боге, который также не выручает верующих из беды. Из всего этого можно вывести заключение, что подобно тому, как Бог до сих пор не помогал иудеям и христианам, так и христианский Рим не встретит с его стороны поддержки. Все эти противоречия и недоговоренности христиане, впрочем, чувствовали и сами и много раз пытались обойти евангельские события и мысли или придать им иную форшу; другие опять развили из христианства какие-то каббалистические таинства, словом – и христиане впадают в такие же противоречия, как и языческие секты, а потому истина не может заключаться в христианстве. Это какая-то странная, отрицающая всякий человеческий успех религия: прочие культы требуют чистоты сердца, они же взывают к грешникам и нечестивым, они образуют общество скрытых, пугливых людей, которые поклоняются Богу и в то же время боятся демонов; либо, восклицает Цельз, совершенно откажитесь от мира, либо разделяйте с нами все, что вас волнует, значит, также и наши невзгоды.

Хотя все эти аргументы и не являются вполне новыми, как уже замечено, но тем не менее они большей частью настолько остроумны и в известном смысле столь неопровержимы, что противники христианства постоянно пользовались ими и развивали их в своей полемике. Ориген и пытается самостоятельно опровергнуть их; нередко ему это удается, еще чаще, однако, его неуклюжия возражения совершенно не достигают цели. Было бы слишком утомительно подробно излагать все возражения Оригена. Такой способ представляет нечто отрицательное. Самым освежающим образом всегда действует личность; она представляет собою, в конце концов, нечто действительно положительное в истории. Поэтому, не станем противопоставлять ученому язычнику его позднего противника, поставим рядом с ним другого могучего христианина, который значительно превосходят его силой своей позиции, великого отца церкви Тертуллиана, апология которого с книгой Августина о государстве Божием, представляет собою самое могучее создание христианской полемики против язычников.

Тертуллиан был родом из Африки и принадлежал в той школе, которая стремилась выработать из латинского языка инструмент виртуоза. Но он значительно превзошел своих учителей силой своей фантазии и горячностью своего воодушевления. Посмотрим, как характеризует его один знаток греческой и латинской стилистики: «Никому не удавалось поднять латинский язык до такой высокой степени страстности, как ему; пафос, который Тацит отвергал с благородным негодованием, превращается у Тертуллиана в бурный поток, сносящий все, что встречается на пути; он связал воедино возвышенное спокойствие Тацита, бурную страстность и памфлетический тон Ювенала и аффектированную неясность Персия… Ни у одного латинского писателя язык не являлся в таком полном смысле слова непосредственным выражением внутреннего чувства… Он совершенно не стесняется с языком для того, чтобы втиснуть его в оковы своего могучего мышления; он представляет собою тип создателя христианской речи, в его насильственных нововведениях чувствуется дух человека, проникнутого глубокой верой в то, что христианство явилось в мир, как новая величина, и требует, поэтому, для своего выражения новых факторов».

Каково выражение, такова и мысль. Тертуллиан, как римлянин, не обладает особенно глубоким образованием: среди защитников христианства греки, хотя впрочем также не превышающие среднего уровня эпохи, более учены, чем он. И тем не менее их голос совершенно теряется рядом с мощным призывом римлянина. Лучшим свидетельством этого является то обстоятельство, что греки перевели защитительную речь Тертуллиана на свой язык. Интересно сравнить начало апологий Иустина и Тертуллиана. Грек чрезвычайно просто говорит о том, что нельзя осуждать христиан лишь по одному имени, что сначала нужно производить расследование. Тертуллиан в развитии этой идеи находит новые пункты. Осуждение, говорит он, без расследования возбуждает подозрение злой совести; нет ничего более несправедливого, как ненавидеть то, чего не знаешь. Одно исключает другое: не знать тех, кого ненавидишь, это значитг несправедливо ненавидеть тех, кого не знаешь. Все те, кто узнали, что именно они ненавидели, перестали ненавидеть христианскую религию, т. е. много язычников обратились к христианству, благодаря ознакомлению с ним. Язычники лишь любят свое невежество. Когда противники восклицают, что христианство хорошо не потому, что многие обратились к нему, что большое число верующих еще не свидетельствует об истинности учения, то это кажется как-будто правильным, но вспомните, хвалился ли кто-нибудь тем, что он находится в обществе злых людей. Всякое зло связано со страхом и стыдом. Злые люди стараются отговориться и оправдаться, а осужденные они рассыпаются в жалобах. Христиане поступают иначе: стыд, раскаяние, страх совершенно чужды им, осужденный остается по-прежнему полон гордости.