Из истории гуситского революционного движения - [80]

Весьма интересны высказывания таборитов по поводу национальных прав народов в связи с запретом католической церкви переводить Библию на национальные языки. Они считают это запрещение совершенно неверным. «Почему бы не могло быть святое Писание на немецком, итальянском, чешском и венгерском (языках)»[771]. Это высказывание в защиту национального языка и культуры чрезвычайно знаменательно. Оно перекликается с целым рядом подобных суждений Яна Гуса. Бюргерская оппозиция, поглощенная своими корыстными интересами, уже не ставила теперь, остро и этого вопроса.

Среди конкретных требований таборитского манифеста 1431 г. нельзя не указать на отрицание таборитами церковной десятины. Священники требуют с верующих десятины «и в этом неправы и не могут доказать этого Новым заветом, чтобы Христос приказал нам давать десятину. Господь и его ученики никого к этому не принуждали и сами десятины не брали»[772]. Идея создания дешевой церкви, свойственная бюргерской оппозиции, здесь выражена с большой полнотой. Чрезвычайно характерно для таборитов также и использование Библии как основания для защиты явно антицерковного требования, направленного против исключительных привилегий крупных церковных феодалов. Как показывают созданные несколько позднее (в 1436 г.) пражские компактаты, гуситская умеренная оппозиция отказалась уже от последовательной борьбы за максимально дешевую церковь. Понятно поэтому, почему идеологи пражских гуситов отказались подписать таборитский манифест 1431 г.

Табориты не ограничивались и в данном случае только критикой церковного феодализма, но выдвинули конкретные предложения с целью ликвидации основных пороков церкви. Они вновь изложили в манифестах четыре пражские статьи.

Характерно, что в манифесте 1431 г. требование отнять у церкви собственность и светскую власть выдвинуто уже на первое место[773]. Указывалось, что «…является пристойным и справедливым, чтобы светские владения и светская власть были взяты у всего духовенства Христова от наивысшего до наименьшего… по праву божескому, и людскому» «и с согласия светских панов и мирян»[774]. В пражских компактатах гуситское дворянство и бюргерство уже отказались от этого тезиса и по существу признали право церкви на собственность и на участие в светской власти. Формулировка третьей статьи манифеста — о наказании за смертные грехи — была весьма умеренна и выдержана в духе бюргерской оппозиции. Отпало уже положение о том, что сами верующие могут наказывать за те или иные смертные грехи лиц, виновных в этом. Наказывать могут лишь те лица, которым надлежит это делать, причем законным путем, т. е. согласно существующим юридическим феодальным нормам[775]. В пражских компактатах это требование было изложено примерно так же.

В заключение в манифесте указывалось, что преобразование церкви и образа жизни духовенства должно быть осуществлено во что бы то ни стало. «Названное духовенство должно быть, хочет оно этого или не хочет, приведено к евангельской жизни по образу, как жил Христос со своими апостолами»[776]. У бюргерской чешской оппозиции уже не было к тому времени такой же, как у таборитов, настойчивости и решительности в борьбе за реформу церкви. Как показывают компактаты, бюргеры теперь хотели бы только, чтобы за ними было закреплено все то, что они получили или захватили за время гуситских войн. Остальное их уже не интересовало.

Кто же должен был осуществить реформацию церкви? На какие социальные слои общества думали в данном случае опереться вожди таборитов? Таборитские манифесты были обращены к светским властям — королям, князьям, господам и городам, т. е. имущим светским элементам. Несколько раз употребляется выражение «богатым и бедным», «всем вообще», однако это лишь общая, не конкретизированная формулировка. Крестьянство упоминается лишь вскользь.

Содержание манифестов 1430–1431 гг. говорит о значительном поправении руководства таборитов. В манифестах нет высказываний в хилиастическом духе. В них признается деление общества на сословия, нет отрицания духовенства как отдельного и привилегированного сословия. Это было, по-видимому, не только тактической уступкой, но и идейным сдвигом вправо руководителей таборитов.

Социально-экономические отношения в самом Таборе также эволюционировали, к этому времени в направлении превращения его в типичный бюргерский город вместо прежнего центра революционной борьбы крестьянства и городской бедноты. В руководстве таборитского движения все большее влияние приобретали выходцы из низшего Дворянства, бюргерские элементы, некоторые прежние рядовые члены таборитских общин, разбогатевшие за время гуситских войн и выступающие теперь с умеренных позиций. Требования таборитских манифестов 1430–1431 гг. во многом отвечали по их содержанию и направленности важнейшим положениям учения Яна Гуса и программы радикальной части бюргерской оппозиции первых лет гуситских войн, но уже не отражали со всей полнотой революционных чаяний крестьянской бедноты и городского плебса.

Заключая характеристику манифестов, мы можем отметить, что они свидетельствуют не только об эволюции вправо таборитского лагеря, но и о том, что продолжалась энергичная борьба против церковного феодализма, прежде всего за дешевую церковь. Последовательное осуществление этого требования могло принести весьма существенные положительные результаты и убыстрить социально-экономическое развитие чешских земель вообще. И в эти годы табориты не отказались от активных способов борьбы за свои жизненные права, хотя давно уже не выступали под знаменами хилиазма. Они еще полны были решимости бороться за победу своих идеалов, что подтверждается таборитской практикой конна 20-х и первой половины 30-х годов. Положительное значение имела и пропаганда таборитами своих взглядов в соседних странах, служившая укреплению дружественных связей революционного чешского народа с народами Германии, Венгрии, Польши, Франции. Эта пропаганда вызвала значительный рост гуситских откликов в ряде стран Европы.