Из глубин памяти - [11]
Эдуард не был узкопоэтическим критиком, не рассматривал стихи в плане чисто формальном, не брал поэзию изолированно, как собственно литературу. У него был широкий горизонт. Он сам прошел сложный поэтический путь, все больше приближаясь в своем творчестве к насущным темам и проблемам нашей революции. И вопрос о содержании рецензируемых стихов был всегда тесно связан в его отзывах с вопросом об их поэтическом качестве, о форме выражения.
Вот характернейшая выдержка из его рецензии:
«Начинается книга колхозной идиллией. Встреча на лугу, осыпанном ромашками, поцелуи под ветлой, и труд — легкий и радостный. Когда же героине поэмы захочется отдохнуть, она:
Собственно о колхозе ничего в поэме не говорится, — все это могло бы происходить в любом хозяйстве, а случайные термины в поэме роли не играют. Даже во второй части, где автор пытается рассказать историю колхоза, — это получается неубедительно, неинтересно и ничего не объясняет.
Классовая борьба в поэме выражена всего двумя строками. Эта поэма показательна для всего творчества поэтессы, когда она пытается говорить о современности. Непонимание автором сегодняшнего дня, неумение выразить свои мысли — доходят иногда до комизма…
Таким образом, все 2500 строк никакой литературной ценности не представляют. Это — собрание более или менее удачных домашних стихотворений женщины, живущей в стороне от сегодняшнего политического и поэтического дня…»
Можно было бы процитировать немало других подобных отзывов, однако в рецензиях отразилась только малая частица Багрицкого-редактора. Ведь рецензии эти писались коротко, предназначались только для внутриредакционной информации.
Во весь свой рост Эдуард-редактор вставал именно в тех беседах с авторами, которые он вел у себя дома, «делая» с ними книгу.
С Багрицким я встречался редко. Большей частью разговаривал по телефону. Может быть, поэтому каждая встреча хорошо сохранилась в памяти.
Вспоминаю заседание редколлегии поэтического альманаха на квартире у Багрицкого. Злополучная судьба была у этого альманаха. Собирали его больше года. Замысел был очень значителен: дать новые, нигде не опубликованные стихи всех основных советских поэтов, лучшего подрастающего поэтического молодняка. Дать образцы поэтической критики. Одним словом, показать лицо советской поэзии сегодня. В конце концов книга эта не осуществилась. У многих крупнейших поэтов не оказалось новых, ненапечатанных стихов. Авторы не соблюдали поставленных условий, одновременно давали свои стихи в газеты и журналы. Альманах по кусочкам собирался и по кусочкам же растаскивался по страницам всевозможных изданий. Произведения, предоставленные альманаху, поэты включали в сборники своих стихов, которые успевали выйти в свет, а альманах все еще не мог сформироваться. Приходилось выбрасывать, заменять, ожидать новых вещей. Сказалась тогдашняя неорганизованность, разобщенность поэтической среды.
Альманах постепенно захирел окончательно и света не увидел.
Но тогда редколлегия работала усиленно, хотя и ни разу не могла собраться в полном составе. Из пятнадцати членов ее на заседание являлись сначала одни, принимали и отвергали, на второе заседание приходили другие — и все заново пересматривали…
Собирались у Багрицкого по его просьбе. Поступившие произведения он прочитывал сам, пока не замучился. Чтение прерывал всякими лестными и нелестными для авторов замечаниями. Иногда вдруг начинал пародировать совсем уж неудачные строки.
Свое мнение Эдуард отстаивать не стремился, легко соглашался, когда ему в чем-либо возражали, но по существу оценки своей не менял и потом вдруг, по другому поводу, снова ее высказывал. После заседания он с несколькими оставшимися говорил более свободно, — сказал, между прочим, что с такой пестрой и многочисленной редколлегией альманаха не составить и в будущем, вместо громоздкого синклита, нужно, чтоб была тройка, которая все отберет и решит.
…Очень запомнился мне один вечер, который мы просидели вдвоем. Он несколько раз просил зайти к нему поговорить. Наконец я собрался. Началось с «Матери» Н. Дементьева. Этот превосходный рассказ в стихах только что появился в «Правде». Багрицкий с восторгом прочел мне его вслух — от начала до конца. Он был очень возбужден и доволен. Затем он стал расспрашивать меня об издательстве, о моей работе над Белинским.
В этой связи заговорили о Бенедиктове. Эдуард заявил, что Белинский слишком развенчал этого поэта, что у него есть превосходные произведения.
Он тут же на память стал читать мне «Матильду» и другие стихи.
— А Державин! Ведь у нас совсем не знают Державина. Вот я его перечитываю… Послушайте!
Он снял с полки том Державина и, захлебываясь от удовольствия, прочел мне «Ласточку».
Затем, почти без перехода, Багрицкий стал читать мне «Спор» Лермонтова.
— Вы только послушайте! — восклицал он. — Ведь это все школьное, а разве школьнику оценить это?
Читал он замечательно. Давно знакомые, с детства заученные стихи оживали и заново звучали в его передаче.
Дойдя до строк:
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.