Из царства мертвых - [3]

— А что, она похожа на Полину?

— Ну… Разве только совсем чуть-чуть…

— Хорошо, я еще раз спрашиваю: чего же ты все-таки боишься?

Вздохнув, Жевинь снова взял сигару и рассеянно уставился на нее.

— Не знаю, как и признаться в том, что у меня на уме. В одном я уверен: Мадлен очень изменилась. Я тебе больше скажу… Иной раз мне приходит в голову, что женщина, которая живет со мной… вовсе не Мадлен!

Флавьер поднялся и заставил себя рассмеяться:

— Ну ты и скажешь! Кто же это, по-твоему? Полина Лажерлак? Не сходи с ума, Поль, дружище… Что ты будешь пить? Портвейн, чинзано, «Кап-Корс»?[1]

— Портвейн…

Флавьер вышел в столовую за подносом и бокалами. Жевинь крикнул ему вслед:

— Я ведь даже не спросил, ты-то сам женат?

— Нет, — донесся до него приглушенный голос Флавьера, — и не имею ни малейшего желания.

— Я слышал, ты ушел из полиции? — не унимался Жевинь.

Последовало короткое молчание.

— Тебе помочь?

Оторвавшись от кресла, Жевинь подошел к открытой двери. Флавьер откупоривал бутылку. Жевинь привалился плечом к косяку.

— А у тебя тут славно. Извини, дружище, что морочу тебе голову своими историями… Чертовски приятно было тебя повидать. Надо бы сначала позвонить, но, понимаешь, я так закрутился…

Флавьер выпрямился, спокойно вытащил пробку. Неловкий момент миновал.

— Ты что-то говорил о кораблестроении? — напомнил он, разливая вино.

— Да. Мы делаем корпуса для катеров. Очень крупный заказ… Похоже, в министерстве боятся попасть в переделку.

— Еще бы! Со «странной войной» пора уже кончать. Ведь скоро май… Твое здоровье, Поль.

— Твое, Роже.

Они выпили, глядя друг другу в глаза. Стоя, Жевинь выглядел приземистым и коренастым. На фоне окна четко вырисовывалась его голова римлянина с мясистыми ушами и благородным лбом. А ведь Жевинь звезд с неба не хватает. Просто в нем есть какая-то капля провансальской крови: ей-то он и обязан своим обманчивым профилем римского проконсула. После войны он будет миллионером… Флавьер устыдился своих мыслей. Ведь и для его дел выгодно, что другие сейчас воюют. Пусть даже он признан негодным к военной службе, что это меняет? Он поставил бокал на поднос.

— Знаешь, эта история не выходит у меня из головы. У твоей жены никого нет на фронте?

— Какие-то дальние родственники, мы с ними почти и не знались. Можно сказать, никого.

— А как вы с ней познакомились?

— О, это очень романтическая история.

Жевинь рассматривал свой бокал на свет, подыскивая слова. Все тот же страх показаться смешным, из-за которого он и в прежние времена терялся и заваливал устные экзамены.

— Я с ней встретился в Риме. Ездил туда по делам. Мы остановились в одном отеле.

— В каком же?

— В «Континентале».

— А она что делала в Риме?

— Изучала живопись. Говорят, она замечательная художница. Я-то в этом ничего не смыслю…

— Она что, собиралась давать уроки?

— Какое там! Училась для собственного удовольствия. Ей ведь сроду не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Представляешь, в восемнадцать лет ей уже купили машину. Отец у нее был крупным промышленником…

Жевинь повернулся и прошел в кабинет. Флавьер обратил внимание на его легкую, уверенную походку. Раньше он двигался порывисто, будто заикался всем телом. Богатство жены буквально преобразило его.

— Она по-прежнему увлечена живописью?

— Да нет, понемногу забросила. Все времени не хватает. Эти парижанки вечно заняты.

— Но все-таки у этих ее… отклонений… должна быть какая-то причина. Постарайся припомнить, может, было что-нибудь? Ссора, дурные новости? Ты же наверняка тоже об этом думал!

— Еще бы мне не думать! Да только ни до чего я не додумался… Не забывай, часть недели я провожу в Гавре.

— Выходит, эти приступы… рассеянности, затмения, как их ни называй, начались, когда ты уехал в Гавр?

— Нет, я был здесь. Как раз приехал. Это случилось в субботу, Мадлен была веселой, как всегда. Вечером она впервые показалась мне странной. Но я тогда не придал этому особого значения. Сам страшно устал…

— А прежде?

— Прежде? Ну, иной раз она бывала не в духе, но это же совсем другое дело.

— Ты уверен, что в ту субботу не произошло ничего особенного?

— Вполне уверен, по той простой причине, что мы весь день провели вместе. Я приехал утром, часов в десять. Мадлен только что встала. Мы поболтали… Только не требуй от меня подробностей, я их, естественно, забыл. Да и к чему мне было запоминать? Позавтракали мы дома.

— А где ты живешь?

— Что?.. Ах да, я ведь все эти годы не давал о себе знать… Я купил дом на авеню Клебер, сразу за площадью Звезды. Вот визитная карточка.

— Спасибо.

— После завтрака мы вышли… Помнится, мне нужно было кое-кого повидать в министерстве. Потом прошлись возле Оперы. Вот, пожалуй, и все. Самый обычный вечер.

— А как же припадок?

— Это случилось уже под конец ужина.

— Точно дату не помнишь?

— Дату, говоришь?

Заметив на столе записную книжку Флавьера, Жевинь принялся ее листать в поисках календаря.

— Помнится, был конец февраля… из-за этой встречи в министерстве… Так, суббота была двадцать шестого февраля. Значит, это было двадцать шестое.

Флавьер пристроился рядом с Жевинем на подлокотнике кресла.

— Скажи, почему ты надумал обратиться ко мне?