Из блокнота индолога - [51]

— Я сражался у Собраона, сааб. Мы сильно молились перед боем нашим богам, но они нам не помогли. Не помогли нам и люди. Наш учитель Баба Рам Сингх просил у русского бадшаха помощи. Почему ваш бадшах не помог нам, сааб?

Трудно было ответить на этот вопрос. Вересов знал об этом письме, даже сам переводил его. Ученому было известно, что оно докладывалось царю и тот высочайшей рукой наложил рескрипт: «Надлежит избегать всего, что может повредить интересам августейшей сестры нашей Виктории». Вересову нечего было сказать, и он стал нервно теребить в кармане платок. Затем повернулся к саису спиной и, внезапно ссутулясь, быстрыми шагами зашагал к своей комнате. Перед дверьми он обернулся и еще раз посмотрел Икбал Сингху в глаза. Тот по-прежнему не отрываясь глядел на русского, и в черных глазах горели огоньки. Русский шарил в кармане в поисках ключа, нашел его и склонился над замком. Огоньки в глазах Икбала Сингха мучительно напоминали что-то, виденное совсем недавно, по память не хотела подсказывать.

Сидя за обеденным столом напротив необычно молчаливого Макферсона, Вересов вертел ложку. Тусклый блеск ее концентрировался в выпуклой части и невольно притягивал взгляд к этой блестящей точке. «Арти! Арти!» — вспомнилось русскому, перед его взором встало то, что он наблюдал вчера ночью на Ганге, и Вересов ясно увидел, как засверкали глаза Икбал Сингха огнем надежды.

ПАЛАНКИН

Здесь все было иначе, чем на равнине. И растительность, и небо, лишенное знойной мглы, скрадывавшей его настоящие цвета. Здесь русский чувствовал себя почти как дома или где-нибудь на даче под Петербургом. Если бы не высота, заставлявшая дышать чаще, томившая непонятными предчувствиями, все было бы превосходно! Впрочем, в этих краях как будто нечего опасаться, за исключением некоторых чересчур усердных чиновников со светлой или желтой кожей, наивно пытавшихся выяснить, не приехал ли этот белокурый человек с умыслом, например, завоевать Индию?! Однако их ждало разочарование — в записных книжках пришельца можно было найти фразы, не представлявшие ровным счетом никакого интереса и даже вызывавшие предположения — уж не сошел ли их владелец с ума?

Во-первых, он писал шрифтом деванагари — здесь мало кто встречал саабов, писавших божественными знаками. То, что он принадлежал к племени саабов. было, конечно, очевидно. Правда, он делал многое из того, что саабы никогда себе не позволили бы. Например, он заходил даже в убогие каморки бханги-метельщика, уборщика, кого угодно, по не человека — он же ведь из очень низкой касты. Во-вторых, сааб записывал этим божественным шрифтом всякую чепуху — то глупейшие пословицы и поговорки, то самую обычную перебранку лавочника с приказчиком, то названия вещей, на которые никто и внимания не обращает! Все это давало повод доносить начальству, что пришелец, несомненно, появился здесь с какой-то тайной целью, но она будет раскрыта благодаря стараниям верных слуг Ее Величества.

Мешковато сидя в седле, белокурый человек догадывался, кто и зачем к нему приставлен. Вот хотя бы взять парня в поношенном армейском мундире, случайно приставшего перед переправой в Гархмуктешвар, — так и не отстает. Пятый раз он менял костюм и манеру носить тюрбан — то укладывал его по-раджпутански — туго закрученными жгутами во много слоев, так что получался затейливый многослойный узор, то появлялся в тюрбане сикха-намдхари, то в плоском маратхском. Правда, как бы ни навертывал он тюрбан, своих плутовских глаз скрыть никак не мог.

Сегодня утлом начался последний переход. К вечеру они должны были приехать в Найни-Тал. Сопровождавший — чиновник канцелярии губернатора г-н Мэрчисон — был не очень-то доволен данным ему поручением. Но он всегда говорил друзьям, что «служба есть служба» и, если неплохо платят, служить надобно так, чтобы платили еще больше. Самым непонятным, даже непостижимым казалось то, что русский не интересовался тем, чем, судя по газетам и секретным инструкциями надлежало интересоваться всем русским в Индии. Мэрчисон даже маршрут составил так, чтобы русский мог проявить пагубный для Ее Величества интерес, но просто досадно, что русскому не было никакого дела до всего этого.

Дорога в гору становилась все круче и круче. Он® петляла, вела наверх, на недоступные утесы, но городок» уже открывшийся глазам, словно бы и не приближался, а оставался на месте, поблескивая на солнце стеклами окон.

Путешественник, знавший об этой стране уже столько, что мало кто мог с ним сравниться даже из числа ученых-индийцев, не переставал удивляться парадоксам, которые порождала здесь природа. На северном богатыре-кедре сидели лангуры — седые обезьяны с черными мордами. Вожак следил за путниками. Взгляд у него был суровым, а глаза печальные, совсем человеческие.

— Сэр, вы не находите, — заговорил Мэрчисон, — что у лангуров большое сходство с. жителями здешних мест? Очевидно, Дарвин все-таки был прав. — Видно, уж очень скучно стало Мэрчисону.

— Нет, не нахожу! — коротко бросил путник и замолчал. После нескольких поворотов дороги он повернулся к Мэрчисону:

— А вам известна теория г-на Дарвина?