Из бездны — к небесам - [29]

К тому времени, как она кончила свои излияния, Олчестер был твердо убежден, что она ему положительно неприятна и некого, кроме него самого, винить в том, что у него настолько дурной вкус. Ведь когда-то она казалась ему желаннее других.

Когда наконец леди Изобел исчерпала свои сетования и все обвинения уже были повторены дюжину раз, она схватила свои перчатки и ридикюль и с горечью бросила:

— Я ухожу, Линден, раз вы хотите этого, но знайте: я ненавижу вас за то, что вы сделали со мной. Я отдала вам свое сердце, а вы растоптали его. Когда-нибудь с вами расплатятся той же монетой. — Глаза леди Изобел сузились, и она добавила:

— Когда-нибудь вы тоже будете страдать. Женщина ранит вас так же жестоко, как вы ранили меня. Я буду молиться, чтобы у нее достало сил сделать это!

Маркиз молча, церемонно поклонился.

С возмущенным возгласом леди Изобел поспешила покинуть гостиную. Маркиз медленно последовал за ней, думая о том, как он счастлив, что видит ее в Последний раз.

Они спустились в холл, где лакей уже ждал их, держа шелковую мантилью в цвет платья леди Изобел.

Леди позволила лакею помочь ей накинуть мантилью и бросила последний взгляд на потолок холла, флаги над камином, маркиза, стоявшего в ожидании ее отъезда.

В душе она проклинала аббатство и его владельца, но Кистне, которая разглядывала ее в щелочку между портьерами, Изобел казалась немыслимо прекрасной, и смотреть на нее было неописуемо больно. Бедная девушка никогда не думала, что женщина может быть так очаровательна и так изысканно одета.

Шляпка, украшенная страусовыми перьями, и платье с пышными рукавами и широкой юбкой придавали гостье маркиза утонченную элегантность.

«Она самая красивая женщина, которую я когда-либо видела, и они с маркизом… так подходят друг другу!» — думала Кистна.

Не в силах больше смотреть на прекрасную незнакомку, она бросилась к себе в гостиную, жалея о своем любопытстве.

Но, конечно, она была не в состоянии сопротивляться желанию увидеть женщину, из-за которой ей пришлось завтракать в одиночестве.

Теперь она понимала, почему маркиз хотел наедине, без помех поговорить с той, что принадлежала его загадочному миру, в котором Кистне не было места.

— Я всего лишь… посторонняя, — шептала себе Кистна.

Перед ней все стояло прекрасное лицо леди Изобел, снова и снова девушка вспоминала, как та посмотрела на потолок холла, а потом медленно перевела взгляд на маркиза, чей образ, как не сомневалась Кистна, был навечно запечатлен в ее сердце.

Она чувствовала, что боль пронзает ее подобно кинжалу, что ни красота аббатства, ни солнечный день, ни прекрасное платье больше не могут помочь ей. Что-то уродливое, безобразное вернулось в ее жизнь и на этот раз поселилось в самой глубине ее существа. Это уродство причиняло боль, и девушка внезапно поняла, что эту боль вызывает ревность.

— Но как можно ревновать к женщине, которую видела лишь несколько секунд? — спрашивала себя Кистна. Но она знала ответ.

Она ревновала, потому что любила маркиза, он стал средоточием всей ее жизни.

Наверное, она давно должна была догадаться об этом, но сейчас ее словно поразила молния. Это чувство было такой же частью ее жизни, как способность дышать. Невозможно было представить, как могла она не догадываться о нем.

Конечно, она любила его! С того самого момента, как увидела маркиза на пороге приюта. Любила даже тогда, когда обвиняла в том, что им пришлось вытерпеть от миссис Мур. Любила, когда он наводил порядок в приюте, и в то утро, когда он прислал за ней, чтобы увезти в аббатство.

В ночь перед этим Кистна не могла заснуть, боясь, что маркиз не выполнит свое обещание.

Его обещание ничего не значит, убеждал ее голос разума. Но сердцем она верила, потому что уже любила его. Он был святым Михаилом, который с сонмом ангелов явился, чтобы спасти ее, и Кистна была готова на коленях поклоняться своему спасителю.

Ее любовь с каждым днем, с каждой минутой, что она проводила рядом с маркизом, росла и крепла. Каждое утро, просыпаясь, она чувствовала волнение при мысли о том, что увидит его, как только оденется и спустится вниз. Она засыпала, думая о маркизе, грезила о нем во сне и просыпалась, чтобы снова думать о нем.

— Я люблю его! Я люблю его! — в сотый раз повторяла Кистна, беспокойно мечась по своему уютному, украшенному множеством цветов будуару, прилегавшему к спальне. Когда она впервые увидела эту комнату, она пришла в восторг. Но сейчас девушке казалось, что ее заперли здесь, как в тюрьме.

Внезапно она испугалась, что, если эта прекрасная леди вернется в Лондон, маркиз может тоже уехать туда, к ней.

Но в ту минуту, когда эта мысль впилась в ее мозг, словно раскаленная игла, раздался стук в дверь.

Кистна с трудом заставила себя ответить.

— Мисс, его светлость приносит вам свои извинения, — сказал лакей, — он хочет, чтобы вы присоединились к нему в поездке.

Сердце девушки замерло, а потом забилось часто-часто, готовое выскочить из груди.

Она бросилась в спальню за шляпкой, которая так шла к ее платью, схватила шелковую шаль и перчатки, заботливо приготовленные горничной.

И вдруг уже почти у двери что-то остановило девушку и заставило взглянуть в зеркало. Но вместо собственного отражения она мысленно снова увидела прекрасное лицо, которое недавно видела в холле, и с трудом сдержала возглас отчаяния.