Из Астраханской губернии - [4]

Промыслами или ватагами называются заведенія, куда привозятъ пойманную рыбу, гдѣ ее солятъ, сушатъ и гдѣ живутъ рабочіе и прикащики съемщиковъ. Разумѣется, гдѣ лучше уловъ, тамъ и строеніе бываетъ лучше, иногда бываютъ при нихъ и сады.

Красной рыбой называется: осетръ, бѣлуга, севрюга, стерлядь, а чистяковой — вобла, сельдь-бѣшенка, которыя нѣсколько лѣтъ тому назадъ топились на жиръ, теперь же воблу сушатъ и коптятъ, а бѣшенку солятъ, а одна только тарань ждетъ на жиръ. Чистяковой рыбой называются тоже: судакъ, лещь, окунь, сазанъ, линь, бёрщъ, жирикъ и другая мелкая.

Я надѣюсь писать объ здѣшней рыбной ловлѣ, а потому теперь говорю объ этомъ коротко и опять обращаюсь жъ своему разсказу.

— Вы гдѣ служите? спросилъ я козака-донца-зеленую-шубу.

— Я теперь въ отставкѣ, отвѣчалъ тотъ:- у меня теперь сынъ служитъ, а я служилъ въ Польшѣ подъ конецъ старшимъ урядникомъ.

— Такъ вы за воблой ѣдете? спросилъ я его, когда онъ мнѣ разсказалъ о своей службѣ.

— Да, за воблой.

— Вѣдь ваша тарань, донская, лучше волжской воблы?

— Какъ можно?!.. Наша тарань донская, да теперь взять волжскую воблу… на воблу и смотрѣть не станешь!

— Для чего же вы везете на Донъ воблу волжскую, когда ваша тарань гораздо лучше воблы?

— Да я не слышно было, чтобъ кто нибудь изъ донскихъ ѣздилъ на Волгу за рыбой, а вотъ Богъ привелъ! отвѣчалъ онъ.

— Отчего же это сталось?

— Тарань перевелась.

— Давно?

— Нѣтъ, не давно — лѣтъ какихъ шесть; все меньше, да меньше, а теперь, почитай, и совсѣмъ не стало этой тарани.

— Воля Божья!..

— А до этого времени ваша донская тарань далеко проходила, сказалъ я.

— Какъ же далеко!.. Въ прежнія времена отъ насъ тарань шла вверхъ — выше Воронежа проходила, и по Украйнѣ!.. На Украйнѣ хохолъ безъ тарани жить не можетъ!.. Наша тарань до Кіева доходила.

— Какъ же они теперь?

— Теперь этой воблой пробавляются.

— А почемъ теперь вобла?

— Говорятъ, по два рубля.

— За сколько?

— Вобла тысячами продается; такъ за тысячу воблы и просятъ два рубля. Эта цѣна послѣ подтвердилась и до конца держалась, ни мало, кажется, не мѣняясь.

— Послѣ, можетъ, и дешевле будетъ, продолжилъ козакъ:- да всякому хочется первинку привезти, — скорѣе распродашь.

— Гдѣ же вы тарань продаете?

— А куда тарань ходила, — теперь туда вобла пошла, съ горькой усмѣшкой отвѣчалъ казакъ.

Поѣздъ изъ Царицына опоздалъ, а какъ на этомъ поѣздѣ пріѣхалъ помощникъ начальника желѣзной дороги, который съ нами долженъ былъ воротиться назадъ, то мы дожидались, пока онъ кончитъ свои занятія въ Калачѣ. Но какъ всему есть конецъ, то пришелъ конецъ и нашему ожиданію — мы сѣли въ вагонъ.

Волжско-донская дорога — совершенно товарная дорога: одинъ только поѣздъ туда и обратно, въ которомъ есть вагонъ пассажирскій, раздѣленный на массы; классовъ этихъ, по обыкновенію, три; мы сѣли, разумѣется, въ третій; второй былъ пустой, а въ первомъ сидѣлъ помощникъ начальника дороги съ своими знакомыми.

Тронулись.

— А еще долго будетъ видѣвъ вашъ батюшка тихій Донъ, проговорилъ одинъ козакъ.

— Намъ не легко съ Дономъ разставаться, да и ему, нашему батюшкѣ, не хочется насъ покинуть, промолвилъ другой.

Мнѣ какъ-то странно было слышать такія сентиментальности отъ сѣдыхъ козаковъ.

Козаки со мной не разговаривали, хотя были очень любезны со всѣми, не исключая и моихъ спутниковъ. Козацкая вѣжливость, я говорю про донскихъ козаковъ, всегда поражаетъ съ перваго разу всякаго: мнѣ не случалось слышать, чтобъ старшій назвалъ молодаго Ината — Игнашкой, и чтобъ Игнатъ назвалъ стараго Егора — Егоромъ; Игнатъ стараго Егора всегда назоветъ, ежели не Егоромъ Матвѣичемъ, то по крайней-мѣрѣ — Матвѣичемъ.

Скоро разговоръ завязался между всѣми сидящими въ вагонѣ, и какъ-то коснулся до исторіи донскаго козачества.

— Мы вѣдь, прозываемся Ермаковцы, говорилъ одинъ отставкой козакъ:- мы называемся Ермаковцы, по Ермаку Тимофеичу.

— Какой такой Ермакъ Тимофеичъ? спросилъ мой спутникъ:- богатырь, что ль, какой былъ?

— Большой былъ богатырь!..

— Гдѣ же онъ силу свою оказывалъ? спросилъ другой мои спутникъ.

— А видишь ты: была баталія… Да, нѣтъ! надо сначала тебѣ разсказывать… Донцы и теперь — оторви головы: человѣка убей — свои не выдадутъ… Да вотъ недавно: мужичку наняли стадо стеречь, а она отъ нашихъ дѣвокъ и стала парней отбивать!.. Такъ что-жь, ты думаешь, наши дѣвки съ ней сдѣлали?..

Козакъ пренаивнымъ образомъ разсказалъ, даже со смѣхомъ, какъ козачки-дѣвки мучили мужичку. Какъ мучили эту несчастную — я передать не могу: описанія этихъ мученій не могутъ быть подъ своими названіями помѣщены даже въ дѣдахъ уголовнаго суда.

— Да вѣдь такъ проучили эту погань, что и по сю пору, вотъ ужь третья недѣля, не встаетъ съ постели, а можетъ и не встанетъ. Пошли было жаловаться на нашихъ дѣвокъ, да рожна и взяли: наши своихъ не выдадутъ ни за что; сказали, что молодыя дѣвчонки съ ней поиграли — вотъ тебѣ и вся не долга!..

— А что-жь Ермакъ Тимофеичъ? спросилъ мой спутникъ: — ты про Ермака припомнилъ.

— Я къ тому и рѣчь веду… Такъ вотъ каковы наши донскіе козаки!.. Теперь сорви головы, а прежде!.. Вотъ этотъ самый Ермакъ, чего-чего онъ ни дѣлалъ!.. Соберетъ, бывало, шайку, да не тайкомъ, не въ тихомолку, а какъ есть при всемъ народѣ собиралъ себѣ товарищей. Пройдетъ, бывало, во станицѣ, да крикнетъ: «козаки-атаманы!.. Есть ли здѣсь охотниковъ идти по мной на Волгу рыбу ловить?» — Къ нему, какъ комары на огонь, всѣ и лѣзутъ!.. Соберетъ шайку, да и на Волгу!.. Такъ ужь у нихъ своя воля: безъ оброка ни одного судна не пропустятъ; объ купеческихъ и говорить нечего; разъ бѣжало царское судно съ царской казной — и тому спуску не далъ: все до чиста обобралъ!.. Царь и распалился гнѣвомъ великимъ: — «подать, говоритъ, ко мнѣ Ермака!..» только вышла у вашего царя война съ какимъ-то другимъ королемъ или султаномъ, но знаю, а врать не хочу… Пошла баталія; бились, бились, видитъ нашъ царь: дѣло плохо, наша неустойка… Отколь ни возьмись Ермакъ Тимофеичъ — яснымъ соколомъ прилетѣлъ съ своими товарищами, козаками-атаманами, на подмогу вашему царю… Да наскочилъ Ермакъ-то Тимофеичъ съ флангу, съ боку то-есть…