Из Астраханской губернии - [2]

Переѣхавши Донъ, мы пошли на почтовую станцію. Я приказалъ дать себѣ самоваръ, а мои спутники стали ожидать новаго знакомца. Долго они ждали.

Я напился чаю, прилегъ, а козака-угостителя все-таки нѣтъ — какъ нѣтъ! Нечего дѣлать: пошелъ одинъ изъ моихъ спутниковъ, купилъ на копѣйку двѣ сушеныхъ рыбины — воблы, тѣмъ пообѣдали, тѣмъ и поужинали.

— Проклятый! бормоталъ мой спутникъ — надулъ, проклятый!…

— И для чего это онъ выдумалъ? спросилъ его другой, гораздо равнодушнѣй переносившій кто несчастіе.

— А чортъ его знаетъ!..

— Да и всякъ знаетъ.

— И ты знаешь?

— Да, и я знаю.

— Такъ по твоему зачѣмъ онъ брехалъ?

— Видитъ, что ты куришь трубку…

— Такъ, такъ…

— Онъ и вздумалъ изъ тебя дурня состроить.

— Такъ, такъ.

— Онъ у тебя выманилъ трубки двѣ.

— Какое двѣ?!.. Трубокъ пять, проклятый, выкурилъ, съ отчаяніемъ докончилъ обиженный.

Когда мои товарищи кончили свой болѣе, чѣмъ скромный обѣдъ, немного отдохнули, одинъ изъ нихъ отправился для закупки хлѣба на дорогу, а съ нимъ отправился и я.

Калачъ просятъ, какъ я здѣсь слышалъ, произвести въ чинъ города, и вѣроятно произведутъ, а пока онъ начинаетъ обстроиваться потихоньку, очень потихоньку съ одной стороны, и очень шибко и въ громадныхъ размѣрахъ съ другой. Въ Америкѣ строятъ города почти каждый день; какъ они строятся, какъ разростаются — всѣмъ извѣстно; наши русскіе путешественники по Америкѣ: Циммерманъ и другіе, были поражены быстрымъ ростомъ американскихъ городовъ. Разсказываютъ, что въ Америкѣ сколотятъ домишко, другой, и строятъ училище. Мнѣ пришлось видѣть будущій русскій городъ Калачъ и, кажется, что исторія постройки русскаго города немного отличается отъ исторіи постройки американскихъ городовъ. Въ Америкѣ прежде всего строятъ училище, въ Россіи — кабакъ, присутственныя мѣста съ острогомъ, потомъ дома; а какъ во всякомъ образованномъ государствѣ по всѣмъ городамъ долины быть, хоть для приличія, училища, то выстраиваютъ домъ, прибиваютъ вывѣску — училище, заводятъ кой-какого учителя, и довольствуются! Какой учитель, какое училище — объ этомъ не заботятся: какого судьба пошлетъ; такъ, на всю Старую Руссу, одинъ изъ лучшихъ уѣздныхъ городовъ Россіи, былъ одинъ учитель, отставной унтеръ-офицеръ, и это было только нѣсколько лѣтъ назадъ.

Будущій городъ Калачъ въ настоящее время представляетъ довольно замѣчательную картину. Настоящихъ присутственныхъ мѣстъ еще нѣтъ: городъ еще не дозволился, но все-таки есть хоть почтовая станція; училища, разумѣется, нѣтъ, объ немъ даже и помину нѣтъ; выстроено только нѣсколько домишекъ, кажется, десятка полтора и цѣлая улица кабаковъ — не домовъ, въ которыхъ помѣщаются кабаки, а цѣлая улица въ рядъ выстроенныхъ балагановъ, съ единственною цѣлію — помѣстить кабакъ. Я въ Калачѣ былъ въ началѣ апрѣля, настоящаго движенія по Дону, Волгѣ и чугункѣ между ними еще не начиналось, но кабаки были совсѣмъ не пусты: чернорабочіе на судахъ стали прибывать, работы еще не отыскивалось, они и прохаживались по кабакамъ.

— Эй! землячки! землячки! услыхали мы, проходя по этой кабацкой у лицѣ:- землячки!..

Смотримъ, у кабака въ дверяхъ стоитъ нашъ новый знакомый, который хотѣлъ угощать моихъ спутниковъ.

— Землячки! поднесите стаканчикъ!…

Надо было видѣть негодованіе моего спутника.

Въ ожиданіи поѣзда въ Царицынъ, мы вернулись на станцію, гдѣ застали какого-то мѣщанина, родственника хозяина станціи. Мы скоро разговорились; оказалось, что онъ нанимался гурты гонять. О своемъ промыслѣ онъ ничего не могъ сказать мнѣ, кажется, потому, что занимался своимъ дѣломъ не разсуждая, а такъ, по привычкѣ, я даже думаю, что онъ слыхалъ слова профессора И. И. Давыдова: «не надо знать, чтобы вѣрить; а надо вѣрить, чтобы знать».

— Я думаю, трудно идти съ гуртомъ? спросилъ я его, когда мы уже съ нимъ разговорились.

— Какъ не трудно!..

— И дождь и слякоть…

— Да вотъ я вамъ скажу, началъ онъ: — стоимъ мы около Сарепты. Только дождь, вьюга, а ужь ночь… Дѣло было осенью… Водки выпить — негдѣ: въ Сарептѣ дадутъ тебѣ въ окошечко стаканчикъ, а такъ хоть ты издохни — ни за какія деньги ни капельки не дадутъ!… Какъ быть!?.. А надо выпить… Сѣлъ на лошадь, поѣхалъ въ Сарепту. Подъѣзжаю къ окошечку, гдѣ нѣмецъ водку продаетъ. Постучался въ оконце. Нѣмецъ отворилъ оконце. «Что надо?» спрашиваетъ. «Дай стаканчикъ водки» говорю. «Давай деньги». Я ему въ оконце подалъ деньги, а онъ мнѣ изъ оконца подалъ стаканчикъ. Выпилъ, ну сами знаете: въ такую пору, что сдѣлаетъ одинъ стаканчикъ? Простить у нѣмца — это, я знаю, все равно что воду толочь… А выпить надо: продрогъ такъ, что бѣда!… Вотъ я отъѣхалъ на лошади саженъ за пятнадцать, слѣзъ, привязалъ лошадь, а самъ пошелъ пѣшкомъ не къ оконцу, а къ воротамъ… Стучусь… «Что надо?» «Пустите, говорю, переночевать: весь перемерзъ»!… Нѣмцы на этотъ счетъ народъ добрый, сейчасъ отперли, впустили. Я такъ, и такъ, говорю, перемерзъ, одолжите стаканчикъ. Взяли деньги, принесли стаканчикъ. «Ложись, говорятъ, на печь, согрѣйся». Легъ я на печь, а самъ нарочно зубами ляскаю, будто дрожу… «Нельзя ли, говорю, почтенные, еще стаканчикъ принести?» — Нельзя, говорятъ нѣмцы: больше пить нехорошо. «Да я развѣ пить?» Я хочу вытереться водкой: скорѣй согрѣешься. — Это можно. Взялъ деньги нѣмецъ, принесъ водки. Только я взялъ въ руки стаканчикъ, да при всѣхъ и хлопнулъ!… Какъ крикнутъ на меня нѣмцы, а я: «спасибо, говорю, я у васъ три стаканчика разомъ хлопнулъ!…» Нѣмцы ругаться, а я хлопнулъ дверью, да и былъ таковъ!… Пріѣхалъ въ гуртъ, разсказалъ своимъ ребятамъ: того смѣху-то было!…