Ивановна, или Девица из Москвы - [8]
Французы быстро наступают, и нас пугает, что они могут остановить продвижение князя Багратиона, но народ повсюду вооружается; атаман Платов с семью тысячами своих казаков должен присоединиться к князю. Эти отважные ребята, как уверяет папенька, являют собою поддержку чрезвычайной важности для нашей армии. Ах, пусть бог войны сделает их защитной стеной для наших любимых! Увы! В самой патриотичной молитве дрожащей от страха любящей женщины надобно соединять свои сердечные заботы с любовью к своей стране, но, тепло говоря о многих, тем не менее мы видим перед глазами немногих, самых, самых дорогих. Мы дочери России, мы любим свою страну, мы осуждаем ее врагов, мы славим ее защитников, и все же у каждого сердца — свой единственный господин, чья слава и чьи беды вызывают в мыслях все, что нам известно о блаженстве или несчастье.
Простите меня, мои любимые родители, мой почтенный дедушка! Сердце мое не столь поглощено любовью, чтобы забыть о моем долге перед вами или не думать о вашем счастье, но вы у меня перед глазами и вдалеке от тех ужасов, которым подвергается мой Фредерик. Мне радостно думать, что рука моего любимого готова защитить всех столь дорогих мне людей. Прими это как утешение и ты, Ульрика, поскольку я уверена, что это может тебя утешить. Дочь таких родителей, как наши с тобой, не забывает ту любовь, которой ее одарили под родительским кровом, хотя и покинула его ради любимого мужа. Все, что делали для нас родители, наполняет добродетелью наши сердца и призывает пылко любить их и лелеять память об их деяниях, полных родительской нежности.
Надеюсь, что уже совсем скоро мы получим весточку от Фредерика; папенька просит заверить тебя, что будет отправлять тебе все депеши незамедлительно. Маменька пишет тебе сама; ах, только она и может вселить в тебя надежду и стойкость духа, столь необходимые во время тяжких испытаний! И все же я не могу отдать тебе привилегию быть главной страдалицей, ибо разве нет у тебя твоего мальчика, улыбающейся копии своего отца, чтобы утешить тебя. Хотя он, кажется, нездоров. Бедная Ульрика, как я сочувствую тебе! Одновременно волноваться за двух столь драгоценных для тебя людей! Как же необходимо нашим сердцам подвергнуться наказанию, чтобы обрести силы. Сколько я ни любила тебя, никогда еще не испытывала к тебе такого сострадания, коим пронизано теперь мое сердце.
Прощай, моя дорогая сестра!
Ивановна
Письмо III
От той же к той же
Москва, 7 июля
Каждый час полон сообщений о множестве событий, и, слава Богу, те, кого мы любим, пока в безопасности. Здесь был Император; он имел долгую конфиденциальную беседу с нашим папенькой, который стремился присоединиться к войску, но Императору желательнее его присутствие в городе, где высокое к нему уважение, его энергия и известные всем таланты могут оказаться чрезвычайно полезными. На самом деле так уже и есть, поскольку папенька собрал дворян, изложил им пожелания государя, нужды государства и пробудил в них готовность к новым щедрым пожертвованиям в ответ на призывы властей. Когда им было сказано, что государь полон решимости быть только вместе с народом и жить для народа, что он не пойдет ни на какие уступки, ни на какие условия и скорее станет правителем пустыни, чем рабом деспота, собравшиеся единодушно рукоплескали этому решению и заявили, что будут стоять до конца или погибнут все до последнего человека вместе с Его величеством. Они вникли во все рассуждения и планы отца по обороне страны и немедленно подписались на громадную сумму для военных нужд. И решили открыть двери собственных домов для тех, кто покинул свои жилища и разрушил их назло врагу, следуя тому плану, который мы уже приняли.
Когда это уважаемое собрание разошлось, папенька собрал во дворе перед домом всю нашу домашнюю прислугу, всех работников и всех крепостных, кто оказался поблизости. И им он тоже изложил волю государя понятными для них словами и сказал о полном своем согласии с пожеланием Императора. Потом он зачитал людям наглый манифест Наполеона и предостерег их, чтобы не верили они обещаниям тирана, каковыми тот вскружил головы другим народам и собрал затем со всей Европы армию, плохо приспособленную к тому, чтобы вынести все тяготы войны в нашем суровом климате, и неудачно размещенную, чтобы могла она воевать против тех, кто не возбуждал ее амбиций и не провоцировал на гнев. Папенька призвал всех собравшихся, как людей русских и как христиан, отстаивать принадлежащие им по рождению права, защищать алтари своих храмов и своего государя. И в ответ на его обращение все они как один воскликнули: «Будем верны Отечеству!»
Когда утих гул множества голосов, папенька обратился только к крепостным, считая, что захватчику, если он доберется до сердца империи, скорее удастся ввести в заблуждение их. Папенька приготовился обратиться к ним с предупреждением, но только он начал: «Друзья мои, вам будут говорить, что ваше положение не может быть хуже, вы — рабы и вам нечего терять…» — как седовласый старик с глазами, сверкающими огнем былых побед, выступил вперед и, поклонившись, как бы прося прощение за то, что перебил, воскликнул:
