Иван Сусанин - [53]

— На всё твоя воля, воевода. Не хотелось мне отпускать девку, но, чую, тщетно. Выше лба уши не растут. Однако, есть и у меня просьба. Оставь у меня мастерицу недельки на четыре, заказы ей надо доделать. Жалко бросать такую работу.

— Добро, Демьян Фролович, — повеселевшим голосом произнес воевода. — Покажешь мне златошвейку?

— А чего ж не показать? За погляд денег не берут. Идем в светелку.

В светелке трудились над издельем четверо работниц. При виде своего хозяина и воеводы все встали и поклонились в пояс.

Глаза Третьяка сразу же остановились на юной девушке с пышной темно-русой косой, большими синими глазами и вишневыми пухлыми губами. Алый сарафан лишь подчеркивал ее красоту.

«И до чего ж пригожа!» — невольно пронеслось в голове воеводы, и сердце его учащено забилось.

— Здравствуй, Полинка.

— Здравствуй, воевода — смущенно потупив очи, отозвалась девушка, и щеки ее зарделись. Она еще в избе Иванки подметила мягкие, настойчивые взгляды молодого воеводы. Никто и никогда еще так не смотрел на нее, и от того ей стало не по себе. И чем чаще Сеитов поглядывал на нее, тем взволнованней становилось на ее душе. Ну, зачем же он так смотрит? Зачем?

Когда она вернулась в хоромы Курепы, то воевода долго не улетучивался из ее памяти. Ей почему-то приятно было его вспоминать. И вот новая встреча, и вновь воевода кидает на нее ласковые взоры.

Третьяк Федорович оглядел Полинкино шитье и лишний раз убедился, что она мастерица от Бога. Изделия других рукодельниц заметно отличались от вышивок «сиротинки».

— Славно, славно, Полинка. Буду рад видеть тебя в своих хоромах.

Девушка еще больше зарделась, а Курепа украдкой вздохнул.

Когда староста и воевода вышли из светелки, рукодельницы принялись весело обсуждать неожиданное появление Сеитова.

— Молодой и пригожий.

— На него все девушки заглядываются.

— Ох, бедовый! Приголубить бы такого… А ты чего, Полинка, помалкиваешь? Он с тебя глаз не спускал.

Обычно веселая и озорная Полинка на сей раз не ведала, чего и молвить. А рукодельницы знай подзадоривают:

— На одну тебя и смотрел.

— Еще как смотрел!

— Влюбился в нашу Полинку.

— Ишь, как раскраснелась. В хоромах тебя хочет видеть.

— Повезло же тебе, Полинка. Сам воевода!

— Ох, бедовый!..

Глава 27 БЕС ПОПУТАЛ

Васька Грязной не оставил своей злокозненной затеи. Воевода Сеитов должен быть изобличен. Васька уже изведал, что Третьяк до сих пор не женился и, как поговаривают, даже с сенными девками не вступал в прелюбы. Царя страшится. Но век ему в «евнухах» не ходить. Молод, цветет здоровьем, похоть свое возьмет. Обо всех страхах забудет, когда в его руках окажется любострастная девка. Вот тут-то он, Васька, его и уличит. Нечего было обманывать царя. Третьяк из всех сил постарается уговорить его, Грязнова, чтобы он не докладывал о его грехе великому государю, иначе воеводу ждет смерть. Такого одурачивания Иван Грозный не потерпит, а посему Третьяк готов будет любые деньги всучить за молчание государева опричника. Быть тебе зело богатым, Василь Григорьич. Ищите и обрящете!

Повезло Грязнову и с погодьем. Лето стояло сухое и жаркое. Теперь лишь надо скрытную купальню подыскать. Но то дело не хитрое: ростовцы сказывали, что два десятка рек в озеро Неро втекают.

Отыскал укромное место Васька и вдвойне порадовался: неподалеку, в полуверсте от Ишни, охотничий домик стоит. Поставлен еще бывшим воеводой Лобановым-Ростовским, кой отдыхал здесь после соколиной потехи. Ныне домик отошел Третьяку. Всё-то ладненько складывается!

Повезло Ваське даже с владычным боярином Ошаниным. Привратник заявил, что барин отъехал в деревеньки. Того-то и надо было Грязнову. Напросился на обед. Дворецкий не посмел отказать. А затем Ваську «ко сну потянуло». Попросил Варьку постельку разобрать.

Утром, в воскресный день, нагрянул Васька в хоромы воеводы.

— Попрощаться заехал, Третьяк Федорыч. Завтра в Москву отбываю.

Сеитов приказал накрыть стол. За трапезой воевода обратился с просьбой:

— Если не в тягость, наведайся к моему отцу, Василь Григорич. Когда сюда уезжал, в недуге был. Как он там? Поклонись от меня и письмо передай. На словах скажи, что у меня все, слава Богу.

— Непременно заеду, Третьяк Федорыч… Но услуга за услугу.

— Сказывай, Василь Григорич.

— Жарынь! Большой любитель я в воде побарахтаться. Может, вместе на реку съездим? Всё повадней мне будет. А я уж первым делом к батюшке твоему загляну. Не откажи в любезности.

— И уговаривать не надо, Василь Григорич. Едем!

— Может, сенных девок с собой возьмем. Двойная услада!

— Да ни к чему бы, Василь Григорич. Народ всё подмечает, а я ж — воевода.

— Народ? Чернь, сермяжные рыла! Им ли, клопам вонючим, господ осуждать?

— Всё так, Василь Григорич, но оставим девок в покое.

— Скромник. Ох, лукавишь, Третьяк Федорыч. Нет такого барина, чтоб своих девок не тискал. Чай, по ночам-то киот частенько занавешиваешь[140], хе-хе. Тем паче, супруги нет.

— Прости, Василь Григорич, — нахмурился Третьяк, — но девки мои греха не ведают.

— Скромник, — вновь произнес Васька. — Ну да Бог с тобой, без девок искупаемся. Приглянул одно местечко на изгибе Ишни. И песочек отменный, и водица теплая.