Иван Саввич Никитин - [43]

Его любовная лирика как таковая не состоялась — не будем говорить об «альбомных побрякушках» и случайных полуудачных вещах. Кто знает, улыбнись ему судьба, может быть, его муза запела бы и светлую любовную песню. Ведь было же ее обещание:

Как мне легко, как счастлив я в тот миг,

Когда, мой друг, речам твоим внимаю

И кроткую любовь в очах твоих,

Задумчивый, внимательно читаю!

Тогда молчит тоска в моей груди

И нет в уме холодной укоризны.

Не правда ли, мгновения любви

Есть лучшие мгновенья нашей жизни!

(«Как мне легко, как счастлив я в тот миг…»)

Или вот стихотворение, отмеченное придирчивым Добролюбовым «даже недурно» и ставшее известным романсом Н. А. Римского-Корсакова:

В темной чаще замолк соловей,

Прокатилась звезда в синеве;

Месяц смотрит сквозь сетку ветвей,

Зажигает росу на траве.

…19 апреля 1861 г., в ясный солнечный день, он провожал Наталью Матвееву домой и тогда же вспоминал длинную, покрытую пылью улицу, некстати попавшую им навстречу «несносную» даму, ворота, подле которых он стоял с поникшей головой. Вечером того же дня родилось стихотворение, единственное ей посвященное, если не считать еще одного экспромта, которому он не придавал никакого значения. Стихотворения этого он не отдавал в печать, так как видел в нем лишь свое, личное, нечто вроде записки на память:

На лицо твое солнечный свет упадал,

Ты со взором поникшим стояла;

Крепко руку твою на прощанье я жал,

На устах моих речь замирала.

Я не мог от тебя своих глаз отвести,

Одна мысль, что нам нужно расстаться,

Поглощала меня. Повторял я: «Прости!» —

И не мог от тебя оторваться.

Последняя строфа напоминает внезапный, крик среди ночи:

Догорела свеча. Бродит сумрак в углах,

Пол сияет от лунного света;

Бесконечная ночь! В этих душных стенах

Зарыдай, — не услышишь ответа…

(Н. А. Матвеевой)

Ответ он услышал. 7–8 мая Иван Саввич обещал непременно приехать на хутор Высокий, чтобы просить руки Натальи Антоновны. Проговорился о своих радостях и надеждах только одному «поверенному», Ивану Ивановичу Зиновьеву, близко к сердцу воспринявшему приятную новость.

А что же она? Письма ее к Никитину не сохранились. Позже, когда история эта завершилась, она приоткрыла тайну одному из друзей Ивана Саввича: «…все прочие предполагали хорошее знакомство — не более. Да я-то знаю, что вышло бы из его поездки к нам в мае 1861 г.». А. С. Суворин 27 декабря 1861 г. писал де Пуле: «Она любила Никитина, и очень любила; в последнее время и его чувство сильно перетягивало на сторону Матвеевой… — он сознавался мне в этом».

КРЕСТЬЯНСКОЕ СЧАСТЬЕ

В одном из писем к Н. А. Матвеевой Никитин признавался, что благодаря встречам с ней он стал похож на человека, «который после долгого заключения в душных и темных стенах вышел, наконец, на свежий воздух и спешит наглядеться на синее небо, на широкое поле, цветы и деревья».

Несколько иные обстоятельства заставляют вырваться на простор героя никитинской поэмы «Тарас», но между ним и его создателем есть одно внутреннее родство — мечта о счастье.

«Мне тесно тут», — говорит крестьянин Тарас, покидая сумрачный дом, где отец «называл наукой кнут», где мать представляла забитое испуганное существо. «Я с горя тут изныл», — бросает он в другом варианте поэмы, отправляясь в чужие дали. Герой этот — не ленивец, не пьяница, не сребролюбец; его гонит из родной деревни тоска по вольной жизни, стремление увидеть такую землю и таких людей, чтобы душа пела:

А радости?.. иль нет их в темной доле,

В суровой доле мужика?

Иль кем он проклят, проливая в поле

Кровавый пот из-за куска?..

Тарас — крестьянский богатырь-работник, за какое бы дело он ни взялся — все у него, как у героя А. В. Кольцова, спорится:

Он едет лугом — будит луг,

Поедет лесом — темный лес проснется,

И с ним поет, как старый друг.

Косарь-молодец — не какой-то там «выжига», он всегда готов заступиться за сирого и слабого:

Чуть мироед на бедняка наляжет, —

Тарас уж тут. Глаза блестят,

Лицо бледнеет… «Ты не трогай! — скажет, —

Не бей лежачих! Не велят!»

В другой редакции поэмы это место проникнуто еще большим социальным содержанием:

Упрям и вспыльчив, он любил замашку —

Ругнуть зажиточного мужика,

Зато готов был снять с себя рубашку,

Когда в нужде он видел бедняка.

Необычный герой не только среди унылых никитинских трудяг, но и во всей русской поэзии тех лет. Необычность эта еще в том, что правдолюбец явился главным персонажем поэмы, жанра, где до того бродили скучающие «лишние люди», где мужичку в крайнем случае отводилась полуэкзотическая фоновая роль.

Свой новаторский замысел Никитин осуществлял более пяти лет, с 1855 г., то обращаясь к рукописи, то оставляя ее. Известны четыре редакции поэмы: автор занимался не только стилистической шлифовкой, но и явно расставлял социальные акценты, усиливая общественное звучание характера. Постепенно из сельского забулдыги, эдакого рубахи-парня, гибнущего «от порчи», то есть проклятой чарки, вырастал стихийный и наивный искатель справедливости и счастья для трудового человека.

Вернемся к сюжету поэмы. Не находит Тарас желанной воли и душевного покоя и на Дону, где виделся ему «рай в степях». Трудился он здесь не хуже кольцовского «Косаря» — во второй редакции произведения эта сцена выглядит так: