Иван Саввич Никитин - [41]

Эх, конь безответный, слуга мужика,

Была твоя служба верна и крепка!

Побои и голод — ты все выносил

И дух свой на пашне, в сохе испустил.

Особо внимательно было «недремлющее око» к демократическому журналу «Русское слово». Его издатель Г. Е. Благосветлов 26 октября 1860 г. писал де Пуле: «Передайте мой поклон милейшему Никитину и скажите ему, что стихотворение его («Теперь мы вышли на дорогу…» — В. К.) запрещено. С нами случился цензурный погром… Цензура вообще беснуется, и нас отдали кретину». Лишь спустя четверть века стало возможным познакомиться со строками, в которых подспудно звучал призыв к борьбе с крепостничеством.

Цензурные частоколы обходили по-разному: пользуясь глупостью и ленью иных чиновников, взывая к их разуму, задабривая их подношениями… Но встречались в стане цензуры, хотя и очень редко, люди порядочные, предпочитавшие поступиться выгодной карьерой, только не нравственными принципами. Один из них — Николай Федорович фон Крузе, «благословивший» целый ряд никитинских произведений. Служба его в Московском цензурном комитете продолжалась всего около четырех лет, с 1855 по 1858 г., но благодарной памяти русских писателей ему хватило на всю жизнь.

В секретных бумагах московского генерал-губернатора графа А. А. Закревского, в «Списке подозрительных лиц в Москве», о нем сказано: «Цензор, приятель всех западников и славянофилов… корреспондент Герцена, готовый на все и желающий переворотов». Когда Крузе «убрали», приветственный адрес ему подписали 49 русских литераторов, среди них Чернышевский, Добролюбов, Салтыков-Щедрин, Некрасов.

Цензурная история никитинского «Кулака» и ряда других сочинений была благополучной благодаря сочувственному к ним отношению уже попавшего тогда под подозрение чиновника. «Вчера я имел несчастие узнать печальную новость об удалении фон Крузе с поприща его благотворной деятельности, — писал Никитин 2 января 1859 г. — Грустно! Наша литература понесет в его лице огромную потерю». Поэт не ошибся. Доказательство тому — нелегкая цензурная судьба сборника «Воронежская беседа на 1861 год», где печатались два крупных произведения Никитина — поэма «Тарас» и «Дневник семинариста». Сообщая о прохождении последней вещи через казенное чистилище, он писал одной из своих корреспонденток: «Цензура долго меня мучила, наконец, пропустила ее с некоторыми пробелами».

МГНОВЕНИЯ ЛЮБВИ

Никитин не смог бы признаться даже самому себе, что никого не ждал он в своем книжном магазине-читальне с таким волнением, как эту стройную черноволосую девушку с милой застенчивой улыбкой. Он, конечно, хорошо ее помнил по встречам в Дмитриевке, когда гостил там у Плотниковых. Изредка невольно напоминал о ней ее брат, учившийся в кадетском корпусе и иногда заглядывавший посудачить к одному из квартирантов в доме Никитиных. Год назад ее двоюродная сестра, молодая хозяйка приветливой Дмитриевской усадьбы Наталья Вячеславовна вышла замуж за надворного советника Р. X. Домбровского. Старик Плотников вскоре умер; как говорил Никитин, «в семействе явились новые отношения лиц одного к другому…», и наведываться в гостеприимную прежде деревенскую обитель стало неловко. Молодые владельцы имения были по-прежнему с ним хороши, но повышенная деликатность Ивана Саввича, боязнь нарушить супружескую идиллию мешали ему бывать у прежних добрых знакомых. Но симпатичную родственницу и соседку Натальи Домбровской, живущую неподалеку от Дмитриевки на маленьком хуторе Высоком (всего-то 15 дворов), Никитин иногда видел, а однажды летом даже осмелился на правах старинного приятеля Плотниковых нанести мимолетный визит их племяннице. Встреча с ее родителями вышла несколько чопорной: ритуально представились («Честь имею свидетельствовать свое всенижайшее почтение»), поговорили о пустячных новостях, обменялись обычными любезностями, и поэт укатил восвояси. После того визита мартовским холодным днем 1860 г. Никитин неожиданно получил в магазине записку от милой высоковской знакомой. Она просила выслать ей книги.

«Вы не можете себе представить, какое наслаждение принесли мне написанные Вами строчки! — отвечал Иван Саввич. — Мое воображение тотчас перенесло меня в Ваши края. Я вспомнил и темный сад… и светлый пруд, и покрытые золотистой рожью поля, по которым я подъезжал когда-то к Вашему дому, одиноко стоящему на совершенно открытой местности».

Через некоторое время хорошенькая читательница вновь обратилась к нему за книгами, а затем сама пожаловала в магазин. С тех пор он не находил себе места, поджидая весточки из Высокого.

Осенью 1860 г. Иван Саввич решился побороть свою стеснительность и заехать в гости к приглянувшейся ему девушке. Увы, не пришлось: то проклятая хвороба, то торговые дела… Одним словом, никудышный кавалер, да и только.

Имя этой девушки долго оставалось неизвестным почитателям никитинского таланта — лишь спустя полвека после смерти поэта впервые назвали ее фамилию.

Его избранница Наталья Антоновна Матвеева родилась 2 октября 1836 г. в местечке Златополь Чигиринского уезда Киевской губернии, входившей тогда в Царство Польское. Отец ее, Антон Егорович Матвеев, служил в то время подполковником, командиром 3-й конноартиллерийской бригады. Сын незнатного ротмистра, он вплоть до отставки в 1852 г. вел кочевую военную жизнь. Свою карьеру начал прапорщиком во французскую кампанию 1815 г., закончил генерал-майором, командиром воронежского ополчения в Крымскую войну. Исправно и терпеливо тянул Антон Егорович служебную лямку. В формулярном списке артиллериста пометки: «жалобам никаким не подвергался», «оглашаем и изобличаем в неприличном поведении не был». Опытный служака прошел походами вместе с семьей тысячи верст; скитальческую судьбу мужа безропотно разделяла сестра помещика В. И. Плотникова — Варвара Ивановна. В конце 40-х годов чета Матвеевых осела на Постоянное жительство на необжитом хуторе Высоком Землянского уезда Воронежской губернии (местечко это еще называлось «Веселое», иногда «Натальино»).