Иван Федоров - [8]
Особенно портили текст невежественные писцы. Не разобравшись, они вносили в изложение замечания усердного читателя, сделанные на полях рукописи, с которой писали. Иногда, не поняв слова, заменяли другим, схожим по начертанию.
Заставка из рукописной книги XIV века.
Чем сильней возрастал спрос на книги, тем более плодилось невежественных писцов, гнавшихся только за заработком. Место культурного переписчика, книголюба, занимает дешевый писец, сам откровенно признающийся в послесловии, что он «груб и невежа, писания книжного ненаучен». А в 1550 году один переписчик не постеснялся написать в своем труде, что он совершен «…многогрешною рукою малоумного, нечистого, безумного, неразумного, неистового…» и так далее, еще сорок три таких же не очень лестных эпитета, после которых следует, наконец, имя этого чересчур скромного писца — Парфения, Маркова сына Злобина. Как тут не пожалеть, что автор не последовал примеру других своих собратий и не зашифровал своего имени в тайнописи, которая была довольно распространена в послесловиях XV–XVI веков. Например: «А нилас циатоп Ишап Рогасош» означало: «А писал диакон Иван Мочалов». Прочесть этот текст довольно легко: нужно только подставить согласные в обратном алфавитном порядке; гласные же сохраняют свои места.
Нетрудно найти ключ и к послесловию другой рукописи:
Мац щык томащсь
Именсышви нугипу
ромьятую, като хе
и ниледь топчавши
Кпичу лию Арип.
Писец взял согласные буквы в алфавитном порядке и расписал их в два ряда, причем первую половину букв — слева направо, а вторую, под ней, справа налево. После этого он заменил в своем тексте каждую согласную букву ее парой. Текст же оказывается такой:
Рад бысть корабль
переплывши пучину
морьскую, тако же
и писец кончивши
книгу сию. Аминь.
Переписчики, трудившиеся над рукописями в разных концах страны, вносили в новые списки особенности местного произношения. В одном из списков «Пчелы» вместо «забыл» написано «забил», вместо «было» — «било», как произносились эти слова на родине переписчика. Но уроженец другой области уже не мог правильно понять смысл этих слов; создавалась путаница, непонимание русскими читателями русских же книг, списанных такими же русскими людьми, но в другом конце государства. Естественно, что этого нельзя было терпеть, когда государство уже сложилось в единое целое, когда особенно настоятельно возникла задача выработать единый русский литературный язык.
Тут уж нужна была и грамматика.
Выработка единого литературного языка требовала, прежде всего, установления и введения в практику определенных грамматических правил. И здесь письменная книга оказалась бессильной. Вспомним, что наиболее распространенные в древней Руси книги переводились с греческого в XI–XII веках или приходили к нам из Болгарии, Сербии. Переводчики, плохо зная русский язык, вносили непонятные греческие, болгарские слова и несвойственные русскому языку грамматические формы — окончания слов и т. п. Когда эти книги переписывались потом уже на Руси, писец старался точно воспроизвести оригинал, но на него влиял его родной русский язык, и переписчик невольно вносил в текст русские грамматические формы в виде описок и ошибок против оригинала. Накопляясь все более, эти «ошибки» и отступления от болгарского подлинника приближали книжный язык к русскому разговорному, вводили в письменную речь русские грамматические формы. Переписчики вообще обращались с текстом в первое время более смело и свободно, даже сознательно исправляли его и излагали более понятно. Святославов писец сам объявляет, что изменил некоторые выражения при переписке, чтобы сделать их вразумительней для князя. Так, вместо болгарского: «аще ли свене сего» написал в «Изборнике»: «аще ли кроме сего», и т. д.
В наше время человек сначала изучает грамматику, а потом уже может стать корректором, литературным редактором. Переписчик же сначала исправлял, переменял болгарское написание на русское и таким путем доходил до каких-то грамматических правил.
Но с течением времени отношение церкви и попов к книге изменилось. Стремясь оградить авторитет церкви от критики, начавшейся с разложением феодализма, попы привили догматический взгляд на книгу: в ней свята и неприкосновенна каждая буква; чтобы не исказить «божественного» смысла, нельзя изменить не только слова, но даже единой буквы.
Эта язва христианства — догматизм — препятствовала сознательному улучшению книжного языка, но не могла помешать порче его и засорению описками, искажениями, устарелыми формами. Дальнейшее развитие литературного языка, выработка грамматических правил и применение их становились невозможными, пока новые книги можно было лишь списывать со старых. Дать новый толчок разработке русской грамматики, покончить с дроблением на областные литературы и помочь созданию национальной литературы, единого русского литературного языка могло только книгопечатание. Так грамматика тоже оказывается тесно связанной с техникой письма и печати.
Наконец, самое лицо книги, ее автора стало уже индивидуализироваться. Началась литературная полемика, в которой каждая сторона отстаивала свою собственную точку зрения.
Повесть для подростков о жизни и смерти отважного революционера, нигилиста, вожака «Народной расправы» Сергея Нечаева, опубликованная в журнале «Пионер» за 1928 год. Придавленный тяжелым каблуком «царя-освободителя, стонал в рабстве огромный стотридцатимиллионный народ, и Нечаев был одним из крохотной горсти мужественных людей, отдавших свой мощный ум, силу, ловкость и невероятную энергию на борьбу с царским строем.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.
Рудольф Гесс — один из самых таинственных иерархов нацистского рейха. Тайной окутана не только его жизнь, но и обстоятельства его смерти в Межсоюзной тюрьме Шпандау в 1987 году. До сих пор не смолкают споры о том, покончил ли он с собой или был убит агентами спецслужб. Автор книги — советский надзиратель тюрьмы Шпандау — провел собственное детальное историческое расследование и пришел к неожиданным выводам, проливающим свет на истинные обстоятельства смерти «заместителя фюрера».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прометей. (Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей») Том десятый Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» Москва 1974 Очередной выпуск историко-биографического альманаха «Прометей» посвящён Александру Сергеевичу Пушкину. В книгу вошли очерки, рассказывающие о жизненном пути великого поэта, об истории возникновения некоторых его стихотворений. Среди авторов альманаха выступают известные советские пушкинисты. Научный редактор и составитель Т. Г. Цявловская Редакционная коллегия: М.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.