Иван Федоров - [40]
Обывательское прозябание в роли помещика не могло в глазах Федорова идти ни в какое сравнение с деятельностью книгопечатника. Добровольно отказаться от общественной деятельности и уйти в личную растительную жизнь было для него немыслимо. Он образно и метко определил свое призвание: «Не пристало мне в пахании да сеянии семян жизнь свою коротать: вместо сохи ведь у меня ремесло художественное, вместо семян житных — духовные семена надлежит мне по свету рассеевать и всем раздавать духовную эту пищу…»
Именно потому он и приходил в ужас от одной мысли, что может изменить своему призванию — может перестать печатать книги. Сын своего века, Иван Федоров, говоря о любимом деле, естественно облекал свою мысль в религиозную оболочку: «Более всего ужаснулся я владыки моего Христа, беспрестанно взывавшего ко мне: „Лукавый раб и ленивый! Зачем не отдал ты мое серебро торговцам, чтоб я мог получить с лихвой?“» Этот образ, навеянный евангельской притчей, означал для Ивана Федорова упрек, почему перестал размножать печатные книги, и он говорит о себе, снова обращаясь к этой церковной притче о таланте, зарытом в землю: «Грех мне зарывать в землю талант, данный мне от господа». Думая о том, как бы он стал жить, не занимаясь книгопечатанием, Федоров представляет себе бесплодную смоковницу, «яко всуе землю упражняющу», и готов уподобить себя ее бесполезному существованию.
Эти тяжелые мысли и заставляли Ивана Федорова «тужить духом»: «И когда в уединение к себе приходил, множицею слезами моими постелю мою омочах, вся сия размышляя в сердце своем».
Во всем этом скорбном рассказе звучит, конечно, не одна привязанность мастера к художеству рук своих, но, и это прежде всего, страсть борца за общественное дело. Заверение Ивана Федорова в том, что он готов претерпеть всякие горести и беды, лишь бы «множае умножить» печатное слово, ясно указывает на то, что он высоко ценил именно общественную сторону своего дела. Иван Федоров выступает здесь не только как человек, для которого книгопечатание стало призванием, но, прежде всего, как убежденный и активный участник борьбы русских в Западной Руси. Именно это заставило его уйти из Заблудова, когда Ходкевич сложил оружие, прекратил борьбу против ополячения: «И сего ради понудихся итти оттуда», пишет Федоров.
В 1572 году Иван Федоров оставил Заблудово и подаренную ему деревню. Старик Ходкевич умер. Сыновья его разрешили печатнику взять с собой типографские принадлежности, за что он сохранил благодарную память о них.
Взвалив громоздкий скарб на подводу, Иван Федоров с сыном и юным помощником Гринем бодро зашагал в новый дальний путь. Он задумал идти во Львов. В этом большом городе жило много русских купцов, денежных людей, это был крупный центр просвещения Юго-Западной Руси. Иван Федоров решил, что именно там должна быть открыта русская типография. Ему казалось, что он легко убедит в этом и тамошних русских деятелей и денежных людей. Они должны будут оказать ему поддержку.
Путникам предстояло преодолеть расстояние в пятьсот верст, почти без средств, без оружия для защиты от лихих людей. Не раз во время путешествия вспоминались Федорову москвитяне, побитые разбойными спасовскими панами. В довершение всех бед в местах, через которые лежал их путь, свирепствовала какая-то страшная эпидемия. Встречались села, целиком вымершие, а там, где еще оставалась жизнь, обезумевшие от несчастья жители боялись впустить путников на ночлег, продать им пищу. Они и сами с ужасом проходили сквозь обреченный край, страшась смертного дыхания морового поветрия.
Нелегко было совершать такое путешествие. И все-таки Иван Федоров снова преодолел все трудности. Они прибыли, наконец, во Львов.
Облегченно вздохнули путники, когда перед ними открылся вид большого богатого города и смертельная опасность осталась позади.
Глава шестая
Друкарь из Москвы
Иван Федоров поселился в львовском предместье. Предоставив юношам разбирать имущество и устраивать новый очаг, он стал целые дни проводить в городе.
У него имелись типографские принадлежности, но нужны были еще средства на бумагу, на расходы по установке типографии, на помещение, наконец, на жизнь, пока будет печататься первая книга.
Он был убежден, что львовские купцы охотно дадут ему денег: дело его верное, книги нужны, их, конечно, скоро раскупят; купцы ничего не потеряют, если помогут ему.
И в самом деле, его всюду хорошо принимали. Имя Ивана Федорова уже было известно благодаря заблудовским изданиям. Он приносил их с собой вместе со своими книгами московской печати.
Купец рассматривал эти книги, сидя в своей богатой горнице, окруженный роскошью, которой завидовали многие заносчивые паны, и, пока купец читал послесловия московского «Апостола» или заблудовского евангелия, Иван Федоров с надеждой обращал свой взор на поставцы с золотой и серебряной посудой, на развешанное по стенам оружие, украшенное драгоценностями, на затейливые шкатулки, в которых хозяева хранили перстни, ожерелья, кораллы и жемчуг. Вся эта роскошь внушала надежду, что хозяин согласится со своим гостем и даст ему денег на книжное дело.
