Иуда Искариот — предатель или святой - [49]
Чувство неземного счастья… Да, человеку неверующему это понять крайне сложно, скорее даже невозможно. Экзальтация, доведённая до крайней степени, умерщвление плоти, добровольные физические страдания, самоистязания и самобичевания, лишение себя всех жизненных благ, уход от мира и мирских проблем, вплоть до ухода из жизни и вольного принятия смерти — и всё это во имя Христово, ради Христа. Только истинные мученики видели в добровольном страдании бесконечный смысл — смысл, заключённый ни в чём ином как в подражании Христу.
Однако какой смысл заключён в самом подражании?
Комментируя историю смерти святых страстотерпцев Бориса и Глеба, изложенную в книге Г. Федотова, советский исследователь Владимир Торопов даёт следующую интерпретацию этого трагического события: «Борис выбрал смерть, и этот выбор был вольным. Смерть была принята им не как неизбежное зло, а как жертва, то есть такая смерть, которая несёт в себе залог воздаяния»[114].
Смерть, жертва, страдание, аскеза как залог воздаяния — вот, оказывается, в чём истинный, глубинный смысл подвижничества мучеников и святых всех времён и народов! Причём выбор этого пути должен быть вольным иначе никакого воздаяния, никакой награды не будет. Спрашивается, какого воздаяния ждёт аскет, умерщвляя свою плоть во имя Христово и в подражание Христу? монах, накладывающий на себя суровую епитимью во искупление своих грехов? или праведник, добровольно подставляющий горло под нож коварного убийцы? На первый взгляд ответ на этот вопрос как бы лежит на поверхности: райских кущ после смерти, зачисления в сонм «агнцев Божиих», «жизни вечной» в мире ином, и т. д. и т. п. Однако возможны и иные «награды»: слава и авторитет подвижника ещё при жизни (если добровольная аскеза не ставит своей целью смерть); самореализация личности, не нашедшей себя ни в чём другом; удовлетворение амбициозных и эгоистических устремлений и др. — вплоть до переориентации и подавления либидозных импульсов (сублимация) и удовлетворения мазохистских (или иных психически аномальных) проявлений индивидуума.
В наши задачи не входит анализ этой проблемы. Для нас важно уяснение только одного: мученичество на религиозной почве, какие бы формы оно не принимало, всегда небескорыстно. И даже если помыслы мученика чисты, а цели святы, где-то в глубинах сознания он вынашивает мысль (или только тень её, порой неосознанную) о будущем воздаянии за своё прижизненное подвижничество. «За земные страдания во имя Христово мне сторицей воздастся в мире ином» так, или примерно так, рассуждает он[115].
Иное дело Иуда. Здесь проблема мученичества предстаёт перед нами совершенно в ином свете.
Вновь призовём на помощь Борхеса. Ссылаясь на Н. Рунеберга и переработанный вариант его книги «Kristus och Judas», Борхес сообщает: «Приписывать его преступление алчности (как делали некоторые, ссылаясь на Евангелие от Иоанна 12:6) означает примириться с самым низменным стимулом. Нильс Рунеберг предлагает противоположный стимул: гипертрофированный, почти безграничный аскетизм. Аскет, ради вящей славы Божией, оскверняет и умерщвляет плоть; Иуда сделал то же со своим духом… В его поступках было грандиозное смирение, он считал недостойным быть добрым… Иуда искал ада, ибо ему было довольно того, что Господь блажен. Он полагал, что блаженство, как и добро, — это атрибут божества и люди не вправе присваивать его себе»[116].
Таким образом, Иуда, двенадцатый ученик Иисуса, в своём аскетизме превзошёл все известные нам случаи мученичества: он пошёл по пути умерщвления духа — и в результате безвозвратно погубил свою душу, что в корне противоречит самой идее традиционного мученичества. Действительно, обычно мученик истязает себя телесно, причиняет себе физические страдания с тем, чтобы укрепить свой дух, очистить его от соблазнов и зова плоти. И только достигнув в этом совершенства, он может рассчитывать на посмертное воздаяние в мире ином.
На какое воздаяние рассчитывает Иуда? Да и рассчитывает ли вообще?
Совершенно очевидно, что аскетизм Иуды — аскетизм, доведённый до логического конца — имеет своей целью не будущие награды и воздаяние, не посмертную славу святого и подвижника, не очищение от скверны земного греха, а нечто совершенно иное. Иуда пошёл на столь ужасную жертву (умерщвление духа и убийство своей души разве не жертва?) не ради собственных выгод прижизненных ли, посмертных, не столь важно, — а ради своего друга и учителя, которому безгранично верил и которого (не побоимся высказать это) горячо любил — ради Иисуса. Вряд ли он до конца сознавал (ведь он был всего лишь простым смертным) все великие, судьбоносные последствия своего деяния, вряд ли прозревал, что его помощь и участие призваны обеспечить успех великому делу спасения мира, ради которого Сын Человеческий пришёл на грешную землю. Но он знал, всеми фибрами своей души чувствовал, что жертва его необходима, — и потому не задумываясь жертвует собой, жертвует своей бессмертной душой, жертвует совершенно бескорыстно, без малейшей тени надежды на воздаяние ибо, кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережёт её… Кто станет сберегать душу свою, тот погубит её; а кто погубит её, тот оживит её. (Лк. 9:24, 17:23).
