It As Is - [40]

— Совет, его зовут Совет, — перебила меня Лили, — имя такое у человека, понимаешь?

— А, — протянул Тимон, и, потеряв ко мне всякий интерес, бросил окурок на пол. Ударившись о бетонные плиты, огонёк сигареты разлетелся на несколько ярко-красных искр и погас.

Мы с Лили зашли в квартиру и закрыли за собой дверь. Это была типичная квартира из тех, объявления о сдачи которых на часы и сутки висят на каждом столбе: одна комната, маленькая кухня, смежный санузел и прихожая, в которой едва можно поместиться вдвоём. «Квартира гостиничного типа» — так её называют риелторы. Это правильное название — в такой квартире не покидает чувство, что ты находишься в гостях.

Вся мебель в комнате состояла из журнального столика у стены, разложенного дивана в центре и горшка с засохшим цветком на подоконнике. Оконные рамы были старые, и краска местами облупилась. По стеклу змейкой извивалась небольшая трещина. Мятое бельё на диване не оставляло никаких сомнений о том, что обычно происходит в этих стенах. Лили взяла меня за руки и упала спиной на этот диван, потянув меня за собой. От неё пахло пивом и дешёвыми цветочными духами. Но больше, конечно, пивом.

Раньше в этой квартире жила какая-то старушка. Скорее всего, когда-то в углу комнаты на полке стояла икона. Сейчас об этом напоминал только менее выцветший кусок обоев. Когда старушка умерла, её дети первым делом выбросили икону, а вторым — расклеили по городу объявления о сдаче квартиры. По этому телефону и позвонила Юля. Когда ей сказали, что два часа подряд будет дешевле, она решила позвать свою подругу Лили. Ну и меня.

Кстати, умерла старушка как раз на этом самом диване, на котором сейчас Лили старательно обнимала меня ногами, и на котором минут двадцать назад верзила Тимон подминал под себя хрупкую бледную Юлю.

Вот примерно так одно поколение сменяется другим.

Когда всё закончилось, я, слегка пошатываясь, пошёл в ванную комнату, чтобы выбросить использованный презерватив в мусорное ведро. Этот ритуал неукоснительно выполняется мной. Какие бы позы и способы мы не придумывали, всё заканчивается одинаково — я встаю и, стягивая на ходу презерватив, шлёпаю босыми ступнями в ванную, или на кухню, или ещё куда-то, где стоит мусорное ведро. Перед тем, как выбросить, я внимательно смотрю, не порвался ли он. А потом выбрасываю. Кусок резины, наполненный моим семенем изнутри, и омерзительно-скользкий снаружи, падает либо в груду картофельных очисток, либо в консервную банку, либо в какие-то порванные бумаги. А потом я смотрю на себя в зеркало.

Не знаю почему, но я не сразу узнаю себя в нём.

И мне становится интересно, что происходит с моей Лили в это время? Может быть, она исчезает или превращается во что-то? Во что-то первобытное и ужасное, в тот самый кромешный ужас, который таился в тёмных сводах пещер и которого так боялись наши далёкие предки, и от которого прятали младенцев. Смотря на использованный презерватив в мусорном ведре, я понимаю, что прятаться есть от чего. Наверное, руки её в этот момент становятся подобны крыльям и обрастают перьями, а милое лицо принимает очертания свиного рыла… Или, может быть, она думает о чём-то особенном?

Всё это вряд ли. Скорее всего, она ни о чём не думает, а просто лежит и смотрит в потолок.

Вернувшись из кухни и плюхнувшись рядом с ней на продавленный диван, я и спросил у Лили, хотела бы она завести детей. Нет, не сейчас, и не обязательно от меня — но мне на самом деле было интересно, что она думает об этом. В ответ она лишь рассмеялась — глухо, утробно.

Было в моей подруге что-то демоническое, что-то такое, что я был не в силах понять и что меня неудержимо влекло к ней.

Лили затихла, так же внезапно, как и рассмеялась. Мне показалось, что она даже перестала дышать. Я смотрел в потолок, поэтому у меня не было никаких оснований полагать, что она всё ещё лежит рядом со мной — я не слышал её дыхания, не видел её и не прикасался к ней. И тут я подумал, что она может и не существовать вовсе. Возможно, Лили — лишь плод моей фантазии, а наши забавы с ней — акт онанизма. Думая так, я чувствовал, как проваливаюсь в сон, тяжёлый и душный, когда ты и не спишь вовсе, а просто лежишь неподвижно, потеряв чувство времени и связь с окружающей действительностью.

— Ага, вот вы где! — раздался звонкий голос Юли в прихожей. Лили тут же вскочила, и, натянув джинсы и майку прямо поверх голого тела, выбежала к ней.

— Да что ты тут делаешь, час ещё не прошёл! — кричала она. А Юля отвечала:

— Мне стало очень интересно, что вы тут делаете. Можно я посмотрю?

— Нет, давай уходи, — упиралась Лили. А Юля всё повторяла:

— Ну давай я посмотрю…

А я лежал голый на продавленном диване в крохотной комнате обычного панельного дома, расположенного в спальном районе провинциального города. Лежал и смеялся. Тогда жизнь казалась мне такой лёгкой, такой невероятной и такой длинной.

Я стоял под окнами той самой квартиры. Сейчас вместо деревянных рам и стекла с трещинкой здесь были установленный современные тройные стеклопакеты. За ними висели тяжёлые багрово-красные шторы. Наверняка жильцам этой квартиры шторы представляются чем-то вроде театрального занавеса. Готов ручаться, к шторам ещё прилагается бахрома и золотистые завязки с дурацкими кисточками. Бывшие хозяева справедливо рассудили, что выгоднее продать квартиру, чем регулярно сдавать её придуркам вроде тех, которыми были мы.