История жизни, история души. Том 2 - [151]
Слово, обронённое ею однажды, постоянно (в последние годы особенно!) стучит в сердце моём и на сердце моём — как пепел Клааса: — друг — есть действие. Что же к этому добавишь, милый мой, наш, друг'.
Воображаю, как трудно было тёткам в эту нестерпимую жару, и какое счастье, что ты сумела перетащить их в Болшево, где помогают им и стены, и сосны, и воздух, и многолетне-привычный кусочек природы. Слава Богу, теперь попрохладнело; что до меня, то я еле-еле перетащилась через это жаркое душное лето; м. б. хоть осенью удастся как-то отдышаться и надышаться в преддверии всегда теперь трудной зимы. На днях ездила в Москву за пенсией, думала, как в недавно-бывшие времена, завернуть в Болшево — куда там; сил нет. Куда они девались?? Еле приволоклась обратно, забыв купить то, что должна была, всё забыв! — с головой набитой свинцовым туманом. Теперь полегче, да и похолодало, слава Богу. За всё лето перевела (да и то недоперевела) 2 стихотворения Готье из 15 возможных, так что у меня, как и у тебя, сплошные недоразумения вместо договора (вернее — выполнения его) — но с менее вескими, чем у тебя, причинами.
Я позволила себе вытащить тебя к Ане потому, что речь о деле важном для мамы и для меня, и от твоего решения зависит то, как оно повернётся, как мы его повернём. Уверена, что твоё, именно твоё решение будет правильным — так и сделаем.
Присылаемая денежка — тёткам на гостинчик, купи им что-нибудь не только необходимое, но и приятное из еды, так, как это сделала бы сама, если бы смогла приехать. Но Бог даст, смогу приехать в сентябре, авось сил прибавится.
Крепко обнимаю тебя и люблю.
Твоя АЭ
Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
31 августа 1970
Дорогие мои Лиленька и Зинуша, простите мне столь долгие промежутки между моими столь редкими письмами, вдуше-тоя не прекращаю своего с вами постоянного разговора обо всём, всём, всём, а на самом деле не успеваю и открытки написать! Не сердитесь на меня за это, я действительно всё время с вами и всё ваше разделяю, как и вы — всё моё. У меня тут был суматошный и странный месяц, в течение которого кто только тут не перебывал и не перегостил! <...> И от прошедшего августа в памяти остались в основном лишь сдвигаемые и раздвигаемые столы, вытрясаемые половики, горы посуды, тазы винегретов, звон разговоров в ушах; сперва были просто визиты, потом начались визиты прощальные — сентябрь на носу, дети в школу собирайтесь; в антрактах перепадали ещё и чьи-то именины, и детские «самодеятельные» спектакли; последнее, кстати, бывало очень мило, чисто, непринуждённо, первозданно, трогательно; и к тому же непродолжительно. Очень хороши привязанные бороды на круглых, румяных, безмятежных лицах! и «девичьи» косы, сплетённые из трёх капроновых чулок! и «принцы» в резиновых сапогах! и «принцессы» в скатертях и занавесках! и «любовные» диалоги, выпаливаемые «наизусть», как таблица умножения, с вытаращенными, такими ясными, такими телячьими глазами! — и вдруг среди всего этого примитива — злая, острая, губительная искра настоящего таланта! вдруг, среди всех этих ряженых фигурок, — настоящая Психея — самая маленькая и непримечательная из девчонок, не примеряющая роль, как материнскую шляпу, а — рождённая для неё, а значит, рождённая для бурь, страстей и страданий, обречённая быть иной, не приживающейся в, не сживающейся с; и всё же, всегда, неизменно, несущей радость и свет...
Я рада, что стало попрохладней, и что солнце подобрело, светит и греет между туч, и что многие дачники поразъехались и стало тише и м. б. чуть просторнее во времени; м. б. успею ещё поработать, чего не успела из-за жары, многолюдья, усталости и прочего подобного. <...>
Крепко обнимаю и люблю всех троих, очень жду мало-мальской открыточки. Будьте, главное, здоровы по мере возможности — и я тоже стараюсь!
Ваша Аля
Е.Я. Эфрон
1 сентября 1970
Дорогая Лиленька, Ваша открытка уже дошла и уже пишу ответ! Как я рада Вашему почерку и Вашим словам! Вчера, в мамину годовщину, впервые за это лето выбралась в лес — там всё вспоминается глубже, отрешённее, отвлечённее от наносного; была чудная тихая погода - как раз по нашим с Вами силам! — и прохладно, и дошла я и туда и обратно довольно легко; в лесу ещё почти не осень, зелено и тишина кафедральная; и даже грибы попадаются, которые мы с мамой - да и папа тоже любил - с таким азартом собирали в лесах моего детства; и — маленькое чудо: только подумала, что вот, мол, только подосиновики попадаются, а хорошо бы белый — как вдруг с неба к моим ногам — шапочка белого гриба! — подымаю голову — белочка сидит, поделилась со мной! Поблагодарила её и пошла дальше... Руф-кин визит тронул и обрадовал, но до сих пор ужасаюсь, что уехала от меня голодной. Обнимаю всех троих. Ада тоже.
Ваша Аля
Е.Я. Эфрон
Дорогая моя Лиленька, спасибо за такое большое и чудесное письмо! Как я рада, что Вы смогли написать его и сумели столько в него вложить! И что почерк Ваш стал настолько твёрже! Значит, тьфу-тьфу не сглазить, чувствуете себя хотя бы чуть лучше; и я тоже; нам, Эфронам, всегда осень помогает, наш сентябрь, когда спадает жара и добреет солнце!
