История жизни, история души. Том 2 - [150]

Ваши А. и А.

Е.Я. Эфрон

Дорогая моя, родная Лиленька, мы уже плывём по Волге! Долго тащились по Волгодонскому каналу, изображённому на этой длинной открытке^{128, только теплоход наш куда роскошнее, чем тот, что на картинке: большой, трёхпалубный, с поэтическим названием «Клара Цеткин». Мы уже отсыпаемся, уже отдыхаем от забот, уже глядим не наглядимся на волжские воды и берега. Особенно — берега, такие естественные после искусственных красот канала. Круглые купы и кущи, тёмные перелески, пересекающие гладкие, яркие поляны — и силуэты избушек и колоколен. А главное — воздух, простор и — тишина, широкая и глубокая, вечером превращающаяся в сплошное соловьиное пение. Впервые за столько времени я решительно ничего не делаю, даже не вяжу, даже не рисую, только дышу во весь горизонт! И правда, буквально напитываюсь простором по&ге всех жизненных теснот...}

Каюта у нас хорошая, на теплоходе - порядок, не разрешают шуметь тем, кто того желал бы, радио не оглашает и не оглушает окрестности и пассажиров. Народ серенький — и слава Богу. Подъезжаем к Угличу, где опущу эту весточку.

Крепко целуем и любим.

Ваша Аля

С.Н. Андрониковой-Гальперн

Дорогая моя Саломея, очевидно какое-то звено выпало из нашей переписки, какое-то моё письмо где-то затерялось, т. к. в Вашей последней открытке говорится о моём чрезмерно уж долгом молчании. А я послала вам свои вопли и пени по поводу молчания Вашего, очень меня тревожившего, ибо последнее, что о Вас знала тогда — это то, что после операции, прошедшей в общем благополучно, у Вас ужасающе болел оперированный глаз - по-видимому, глазной нерв. Вот и по сей день нахожусь в неведении — как обошлось, и обошлось ли, прошло ли, само ли или с помощью лечения? Зато теперь узнала, что лежите, что задние лапки болят и плохо Вас носят — и, абсолютно мимоходом, что, по-видимому, Ваша сестра у Вас всё же гостила, что долгие хлопоты закончились успехом. (О, трудоёмкие успехи наших преклонных лет!!!) Насчёт больных ног сочувствую не только умозрительно, ибо и мои болят уже четвёртый год («облитерирующий эндартериит», т. е. «прогрессирующее воспаление и сужение сосудов нижних конечностей») — хожу с трудом, плохо и мало, медленно, превозмогая постоянную (при хождении) боль; но превозмогать приходится - другого выхода нет - надо ведь и хлеба купить, и всякого иного прочего, и тёток навещать, и т. д. и т. п. Когда сижу или хожу по квартире — всё хорошо, а как только размеренным шагом по улице — другой коленкор, особенно зимой, в холода.

Ну, ладно! При каждой очередной (возрастной) неприятности восклицаю в душе: «Слава Богу, что так, а не хуже» — и бреду себе дальше по мере сил и возможности.

Зато сейчас, вот в эти дни, у меня счастливейшая полоса, мы с приятельницей совершаем поездку (звучит важно это самое «совершаем!» — но так оно и есть!) — по Волге, от Москвы до Астрахани и обратно, на чудесном пароходе, в чудесной каюте, по чудесной (пока!) погоде! Побывали и в Угличе, и в Горьком, и в Казани и в самой Астрахани, и сейчас «течём», увы, в обратном направлении; к хорошему привыкаешь быстро, и так хочется всегда, чтобы оно подольше потянулось бы! Но - не тянется; не резиновое...

До сих пор знала Волгу лишь до Горького, т. е. в основном - канал Москва-Волга, который, хоть и чудо рук человеческих, но всё же — канал со многими шлюзами и декоративно оформленными берегами, а хотелось мне увидать всю реку во всём её величии и протяженности. И это удалось. Из всего, уведенного впервые, больше всего понравились (по душе пришлись) Казань и Астрахань, их смешанное и

не смешивающееся население, смешение Востока с Востоком же — только европеизированным — в старой архитектуре; смешение и вместе с тем неслияние нарядов, обрядов, образов человеческих и образов жизни; слияние и неслияние вечного и преходящего...

Астрахань вся обсажена плодовыми деревьями и утопает в бурно цветущих розах — и высится древний Кремль, где ещё витает тень Марины Мнишек и атамана Заруцкого¹, и — многие ещё тени! А более всего радуюсь простору, пространству, воздуху, настоящему, не утеснённому, небу над головой, всему тому, чего лишены мы, городские жители, и что так нам необходимо! — Числа 25-го июня будем уже в Тарусе; пожалуйста, напишите словечко и в первую очередь о глазах и о сестре. Обнимаю Вас и всегда помню.

Ваша Аля

' Иван Мартынович Заруцкий (7-1614) - атаман донских казаков, сторонник Лжедмитрия II, Тушинского. В 1613-1614 гг. возглавлял крестьянско-казацкое движение на Дону и в Ниж. Поволжье. Выдвигал на престол сына Марины Мнишек - его любовницы. Стоял со своим войском в Астрахани, однако между ним и горожанами возник конфликт и он вынужден был запереться в Кремле, а затем бежать на Яик. Казаки выдали его с Мариной и ее сыном. В Москве он был посажен на кол.

Р.Б. Вальбе

14 августа 1970

Руфка, моя дорогая, я не в состоянии была сразу ответить на твоё письмо, настолько оно необъёмно, да и теперь, когда взялась за перо, слое нет; что я могу сказать тебе кроме того, что моя мама гордилась бы такой дочерью как ты, куда более, чем той дочерью, которую имела «в моём лице». Как и ты, она была человеком