История Средиземноморского побережья - [35]

Эта ранняя модель верховной власти начала разваливаться задолго до века греческой колониальной экспансии. Г. Л. Дикинсон в своем труде «Греческий взгляд на жизнь» обозначает основные модели греческого политического экспериментирования: «Большинство государств в Греции находились в состоянии постоянного движения; одна революция сменяла другую с удивительной быстротой; вместо одного фиксированного типа мы получаем постоянный переход от одной разновидности к другой».

Это беспокойство относительно политической формы – черта, никогда не покидавшая Грецию, что наглядно подтверждают события этого века. На протяжении всей своей истории греки часто отвергали демократию в пользу олигархии или даже диктатуры. Причем правление «тирана» далеко не всегда было синонимичным значению этого слова.

Снова цитируем Дикинсона: «Аристотель, чей труд был основан на исследовании всех существующих греческих государств, признавал три главные разновидности [правительств]: правительство одного, правительство нескольких и правительство многих. Каждая из этих разновидностей подразделяется на две формы: одна – хорошая, при которой правительство заботится о благосостоянии всех, другая – плохая, при которой оно заботится о благосостоянии лишь тех, кто правит. Результатом является шесть форм, из них три хорошие – монархия, аристократия и то, что он назвал «полития», когда ради общей пользы правит большинство, и три плохие – тирания, олигархия и демократия. В греческой истории есть примеры всех этих форм, и на самом деле мы даже можем проследить грубую тенденцию развития государства от одной формы к другой. Однако самыми важными, в историческом периоде, являются две формы, известные как олигархия и демократия. Причина их важности в том, что они примерно соответствовали правительству богатых и правительству бедных. По утверждению Аристотеля, «богатые и бедные оказываются в государстве элементами, диаметрально противоположными друг другу, так что, в зависимости от перевеса того или иного из элементов, устанавливается и соответствующая форма государственного строя. Согласно общему мнению, есть только две политики, Демократия и Олигархия…». Иными словами, социальное различие между богатыми и бедными в Греции было преувеличено до политического антагонизма. В каждом государстве имелась олигархическая и демократическая фракции; и оппозиция между ними была так велика, что можно утверждать с уверенностью: каждый греческий город находился в состоянии хронической гражданской войны, по сути, превратившись, как утверждает Платон, из одного города в два, один для богатых, другой для бедных. Они живут вместе на одной территории и постоянно плетут заговоры друг против друга.

На протяжении всего периода борьбы за Сицилию греческие колонии и сами постоянно находились в процессе брожения. И дело не только в том, что в одном городе олигархию свергала демократия, которую, в свою очередь, возможно, сменял тиран. Города также воевали друг с другом. Только в крайне редких случаях получалось создать достаточно сильную коалицию, способную противостоять угрозе карфагенян. Как заметил Натаниэль Ли, когда греки объединяются с греками, начинается решительная схватка.

В конечном итоге именно эта неспособность работать вместе, как одна нация и один народ, сделала греков уязвимыми перед римлянами. Тогда, как и сейчас, греки были индивидуалистами. Они были готовы скорее погибнуть поодиночке, чем найти общий язык друг с другом на более или менее долгое время или согласиться на общее господство одного города или государства. Только в случаях «национальных бедствий» греки были готовы забыть свои личные амбиции и объединиться. Так было, скажем, во время персидского вторжения на их родину. Но даже тогда некоторые города и острова были готовы, по разным причинам, помогать персам, а не присоединяться к своим соотечественникам в общей борьбе. Чего греки могут добиться, когда действуют вместе сообществом большим, чем один город-государство, было продемонстрировано во время Афинской империи и снова, в более широком масштабе, при великом македонском царе Александре.

Представляется, что финикийцы и карфагеняне, с другой стороны, не интересовались политическим теоретизированием. Их практичная натура могла заинтересоваться политическим содержанием, если это не затрагивало бизнес, и вокруг царило процветание. В ранние времена у них, как у греков, в разных городах были цари, и даже когда наследственная царская власть исчезла из старых финикийских городов, она сохранилась в Карфагене. В VI и V веках до н. э. потомки династии Магона, такие как Гасдрубал и Гамилькар, упоминаются как «цари». Такой царь, однако, скорее всего, был не более чем primus inter pares – первым среди равных, а его титул – привычной условностью. В любом случае карфагеняне и их финикийские предки не жаловали демократию, с которой они были хорошо знакомы от своих греческих соседей.

Олигархия, при которой несколько самых могущественных семей держат бразды правления в своих руках, – это карфагенское решение политических потребностей человека. Это никоим образом не была неограниченная форма правления, отдающая всю полноту власти в руки отдельных людей, которые вполне могли оказаться безответственными или некомпетентными. Карфагенская форма олигархии, вероятно, уходила корнями в Тир. Высшими должностными лицами были два суфета, на которых возлагались исполнительные функции. Они избирались каждый год. Все государственные дела решались в совете старейшин – сенате – их 300 человек. Членство в нем являлось пожизненным. Туда могли попасть только представители самых богатых и влиятельных семейств. Сенату подчинялась (или с ним работала, понять трудно) еще одна группа из 104 человек (членство в ней тоже было пожизненным), которая отвечала за безопасность города или государства и назначала военачальников для ведения национальной обороны. Им лидеры докладывали о состоянии военных и военно-морских дел. Внизу карфагенской политической системы находилось общее собрание народа, мнение которого выслушивали, но никогда не учитывали, если оно противоречило позиции сената. Элементы этой системы присутствуют в некоторых современных демократиях, где правящая партия после выборов может более или менее игнорировать мнение народа до тех пор, пока не приблизятся новые выборы. Карфагенскому сенату и комитету общественной безопасности, однако, повезло. Членство в них не было выборным. Им не приходилось обрабатывать широкие массы многочисленными обещаниями, чтобы сохранить место.