История Сицилии - [119]
Две недели спустя Наполеон заключил сепаратный мир с Австрией; и 11 июля 1859 года два императора встретились в Виллафранке близ Вероны, где будущее Северной и Центральной Италии было решено в течение часа. Австрия сохранила за собой Мантую и город-крепость Пескьера на южной оконечности озера Гарда; остальная часть Ломбардии отходила Франции, которая передавала эту территорию Пьемонту. Итальянская конфедерация создавалась под покровительством папы римского. Венеция и Венето, будучи членами конфедерации, оставались австрийскими «доминионами». В начале 1860 года Кавур тоже заключил договор с Наполеоном; по этому договору Пьемонт имел право аннексировать Тоскану, но отдавал Франции Савойю и Ниццу. Плебисциты, проведенные вскоре после этого, подтвердили данные договоренности: в Савойе, например, голоса распределились в соотношении 130 500 против 235. Тем не менее не все поддерживали подобные шаги; возможно, наиболее упорным противником французов и Пьемонта был величайший патриот Италии Джузеппе Гарибальди: уроженец Ниццы, он неожиданно для себя сделался французом.
Гарибальди исполнилось пятьдесят три. Он начинал как моряк торгового флота, в 1834 году участвовал в мятеже, и власти выдали ордер на его арест. Ему едва удалось ускользнуть во Францию; между тем в Турине его заочно приговорили к смертной казни за государственную измену. После краткой службы во французском торговом флоте он присоединился к армии тунисского бея, который предложил ему вторую по старшинству должность в своем флоте. Но он отказался и в декабре 1835 года вышел в море вторым помощником на французском бриге, что направлялся в Южную Америку. Там ему предстояло провести следующие двенадцать лет, причем первые четыре года из этого срока он сражался за некое малое государство, ныне забытое, которое безуспешно пыталось освободиться из-под бразильского владычества[170]. В 1841 году вместе с любовницей-бразильянкой он отправился в Монтевидео, где быстро очутился во главе уругвайского военно-морского флота, а также принял на себя командование легионом итальянских изгнанников – первой когортой тех краснорубашечников, с которыми впоследствии будет прочно ассоциироваться его имя. После победы в малой, но героической битве при Сан-Антонио в 1846 году его слава быстро распространилась вплоть до Европы. К настоящему времени он был, так сказать, профессиональным бунтарем, чей опыт партизанской войны сослужил ему хорошую службу в последующие годы.
В тот самый миг, когда услышал о революции 1848 года, Гарибальди собрал шестьдесят своих сторонников и отправился первым же кораблем обратно в Италию, где начал личную войну против Австрии, а затем, узнав о бегстве папы из Рима[171], вошел в состав новой городской ассамблеи; именно он официально предложил городу стать независимой республикой. В июне 1849 года французы осадили Рим, и после героического сопротивления, которое длилось почти месяц, защитники были вынуждены сдаться. Около полудня 30 июня Гарибальди появился в ассамблее весь в пыли, его красная рубашка насквозь промокла от крови и пота. Капитуляция, заявил он, даже не рассматривается. Нужно уходить в холмы; «Dovunque saremo, – прибавил он, – cola sarà Roma[172]. Но этого не произошло. Вместе со своей женой Анитой и несколькими сторонниками он отплыл в Венецию, единственное итальянское государство, где новопровозглашенная республика продолжала сражаться за свое выживание; однако их судно было перехвачено австрийским военным кораблем, и пришлось спешно высаживаться на пустынном участке побережья, где вскоре любимая Анита умерла на его руках. На время он утратил боевой дух и снова покинул Италию, сел на корабль до Нью-Йорка, чтобы начать второй срок американской «эмиграции».
Одним из ближайших политических соратников Гарибальди являлся убежденный республиканец и сицилийский адвокат по имени Франческо Криспи. Приговоренный к смертной казни за участие в событиях 1848 года, он сумел бежать, а в 1859 году, после длительного пребывания в Лондоне, он вернулся на родину, изменив облик и под вымышленным именем. Короткий визит убедил его в том, что остров созрел для революции. Бурбонов презирали везде и всюду, а бедность распространилась настолько широко, что подавляющему большинству островитян было практически нечего терять. Малочисленный вооруженный отряд – вот и все, что требовалось, чтобы освободить остров и побудить к восстанию. Вопрос заключался в том, кто возглавит этот отряд? На ум сразу же пришел Гарибальди, который вернулся из Америки в 1854 году, полный былого задора и энтузиазма, и доблестно сражался при Сольферино. Но Гарибальди мешкал. Он все еще негодовал из-за соглашения в Виллафранке и сам пестовал иную мечту – о захвате Ниццы и возвращении города в пределы Пьемонта.
Правда, мечты о Ницце вскоре пришлось отложить на неопределенный срок. Сицилийцы не желали мириться с утратой собственной государственности; они восставали в 1820-м, в 1837-м и в 1848-м; 4 апреля 1860 года вспыхнуло новое народное восстание в Палермо. Пойди все согласно плану, это восстание должны были поддержать мятежные аристократы; но, как всегда бывает на Сицилии, план оказался опровергнут реальностью. Неаполитанские власти были тайно проинформированы, и мятежники попали в окружение еще до того, как успели покинуть свои дома. Всех, кого не убили на месте, казнили позже. Словом, восстание обернулось катастрофой; зато оно воспламенило искру, с которой начался пожар во всей северной Сицилии, и власти не имели возможности справиться со множеством очагов возгорания. Никакая цензура не могла помешать слухам, что растекались по острову, подпитывая пламя революции; самый «зажигательный» слух утверждал, что Гарибальди уже в пути.
