История Сепфоры, жены Моисея - [66]

— Вот мы и вернулись!

Гирсам, который уже начал говорить, радостно засмеялся, узнав большую смоковницу на дороге, ведущей в Эфу, а Элиазар захлопал в ладошки, увидев загон для мулов, коз и овец.

Здесь не было великолепия Египта. Зелень оазиса здесь была лишь маленьким пятнышком в огромной пустыне, тогда как цветущие берега Реки Итеру закрывали горизонт до самого края земли. Зато здесь кирпичи, из которых строили стены и дома, делались для радости строить и дать приют простому счастью мира, любви и справедливости.

Сердце мое билось в предвкушении криков радости, которые встретят меня — я это знала — как только я вместе с моими детьми пройду через тяжелую дверь с бронзовыми оковками.

Сефоба бросилась нам навстречу с маленькой девочкой в руках, крича так, словно огонь охватил крыши дома. Мой брат Обаб поднял меня, словно я была еще маленькой девочкой. Мой отец Иофар, дрожа, поднял руки к небу, благословляя Предвечного за то, что он дал ему радость увидеть свою дочь Сепфору. Служанки кричали так, что их радостные крики испугали Гирсама и Элиазара. Все обнимались, целовались, плакали и смеялись. Такие праздники я помнила с детства, когда мы готовились к приему гостей моего отца.

И только усевшись, как обычно, на удобные подушки под балдахином, Иофар со своей неизменной нежностью спросил меня:

— Почему ты вернулась, дочь моя? Как поживает Моисей?

Несколько вечеров подряд я рассказывала ему все, что случилось в стране Фараона.

Иофар не утратил своей манеры внимательно слушать и, как всегда, задавал тысячи вопросов. Почему Моисей сделал это, как Аарон сказал то-то, были ли дома рабов настоящими домами, как называется смола, которой было покрыто тело царицы Хатшепсут?

— О, да благословит меня Яхве, какой ужас, какой ужас, — восклицал он после каждого моего ответа.

Это было единственное суждение, которое он высказал, хотя бесконечно задавал все новые и новые вопросы о Мириам и о старейшинах.

Он велел принести Элиазара, чтобы самому увидеть обрезание, сделанное его дочерью. Он нежно погладил пенис своего внука, потом схватил и до боли сжал мою руку своими искривленными от старости пальцами.

— Да благословит тебя Предвечный, дочь моя! — весело вскричал он. — Да благословит он тебя до скончания времен! Неслыханно! Просто неслыханно! Об этом будут помнить, это говорю вам я, Иофар!

Когда я наконец дошла до рассказа о моем отъезде, о том, как Иешуа нагнал меня, и о совете, который я дала ему, мой отец счастливо хлопнул в ладоши:

— Я узнаю мою дочь Сепфору. Я горжусь тобою, дочь Иофара. Горжусь за это, и за все, что ты мне рассказала. О да, я горжусь тобой.

Это все, что он сказал.

Следующие два или три дня я привыкала к жизни двора и еще много раз повторяла Сефобе и служанкам свои рассказы о странностях жизни в стране Фараона. Потом Иофар попросил меня принести ему утреннюю еду, что он обычно делал, когда хотел поговорить со мной.

Я поставила перед ним кувшин с молоком, и он жестом указал мне на подушки.

— Сядь рядом со мной, дочь моя, — и поднял к вершине Хореба свои морщинистые веки. — С тех пор, как ты и Моисей покинули нас, оттуда ни разу не раздалось ни одного раската грома. Ни разу после гвалта, поднятого твоей сестрой Ормой из-за Моисея.

Он хихикнул и щелкнул языком:

— Ты знаешь, что она стала царицей? Дама Орма, так ее теперь называют. Дама Орма, супруга Ребы, царя Шеба. Все такая же красивая, такая же глупая и такая же капризная. Власть восхищает ее, и она злоупотребляет ею, наводя ужас на всех, кто к ней приближается. Даже кузнецы боятся ее. Кто мог бы поверить, что она дочь Иофара? Может быть, она приедет сюда, чтобы встретиться с тобой. А может быть, и не приедет. Говорят, она все еще злится на тебя. Но она может обрадоваться, узнав, что ты удалилась от Моисея, и, кроме того, она не сможет удержаться от того, чтобы похвастать перед тобой своим богатством и своими служанками. Увы!..

Но я прочла в глазах Иофара, что все это не имело никакого значения и что он собирался мне поведать что-то совсем другое. Он медленно выпил молоко и сказал:

— Моисей идет по пути, указанному Яхве. Он не сойдет с него. Еще ничего не сделано, скорее наоборот. Пока что он выполнил только то, зачем он пришел сюда. — Рука моего отца описала круг вокруг горы Хореба и двора. — Я знаю, о чем ты думаешь, дочь моя. Аарон и Мириам, его брат и сестра, оттолкнули тебя. Твоя кожа кушитки стала знаменем для их ревности. Старейшины народа Моисея оттолкнули тебя. И, может быть, сам Предвечный тоже оттолкнул тебя. Вот о чем ты думаешь.

Он покачал головой, приподнял одну бровь, как он делал обычно, когда выговаривал мне за ошибки в письме.

— Сепфора, ты умна и сильна наперекор всему. Не позволяй внешним обстоятельствам и своим сердечным мукам заставить тебя поверить в то, что наступила ночь, когда день едва занялся. Подумай о том, кто сегодня сыны Израиля. Бедные страдающие горемыки. Бедные горемыки, которые для Фараона с незапамятных времен просто пара рук и пара ног. Они не знают того, что они знают! Сердца их ожесточились от горя и бедствий. Они мучаются, как мухи в кувшине, и даже не способны представить себе, что у кувшина широкое горлышко. Они увидели перед собой чужую женщину и закричали: «О ужас, она не такая, как мы! У нее черная кожа, это Господь наш Яхве покрыл ее тьмой, не будем приближаться к ней!» — как если бы, увидев незнакомый цветок, они спросили: «Что это за яд?» Сепфора, дочь моя, не забывай, что они предоставлены самим себе, потому что Фараон ударами плетки и тяжестью кирпичей раздавил их невинность в сердце Яхве. Мириам права. Если кто-то из них еще стоит, выпрямившись во весь рост, как любой свободный человек, то стоит он лишь ухватившись за свои зияющие раны, как хватаются за скалы, чтобы подняться на гору Хореба.