История Сепфоры, жены Моисея - [45]

Сефоба ликовала, но у Сепфоры не было сил разделить радость сестры. Разочарование было слишком велико. Она ухватилась за плечи Сефобы, словно утопленница, и разрыдалась.

Когда наутро она вышла посмотреть на вершину горы, Обаб уже ждал ее.

— Небо еще никогда не было таким ясным, как после ухода Моисея, — заметил он в полной растерянности.

Они постояли некоторое время молча, потом Обаб прошептал:

— Где же он может быть?

Он указал на гору и с тонкой улыбкой, какой он улыбался в детстве, когда они вместе играли и вместе работали, сказал:

— Ты следи за вершиной, а я буду следить за склонами, может быть, нам повезет, и мы увидим дым от его костра.

— Он не будет разводить огонь, — ответила Сепфора в отчаянии. — Даже перед своим шатром он никогда сам не разводил огонь.

Обаб взглянул на нее с укором, словно не терпел ни малейшей критики в отношении Моисея со стороны Сепфоры. Она повернулась к нему и добавила дрожащими губами:

— Ему даже нечем развести огонь, я в этом уверена.

Обаб обнял ее за плечи:

— На горе есть разрывы, откуда выбивается огонь. Достаточно бросить туда несколько веток, чтобы согреться холодными ночами.

На следующее утро Обаб опять стоял рядом с Сеп-форой. Внимательно рассматривая склоны, с которых медленно уходила ночь, он спросил Сепфору, почему бы ей не помочь отцу во время утренних приношений Хоребу? Сепфора молча сжала его пальцы в знак согласия. Старый мудрец не скрывал своей радости, когда она присоединилась к нему, хотя ему приходилось прятать от дочери свое беспокойство. Слишком долго находился Моисей на горе.

***

Прошла весна. Началось еще нежаркое лето. Гора Хореба не разу не рокотала, вершина оставалась открытой и спокойной. Урожай ячменя был обильным, как никогда раньше. Никакие болезни не поражали скот, и караваны, которые теперь часто проходили по дороге в Эфу, возвращались с большими прибылями от продажи ладана в Египте. Купцы не считая покупали все, что кузнецы могли им предложить.

Никто в Мадиане не помнил, чтобы небо было таким лучезарным, как в течение этих лун. Однако над двором Иофара словно нависло невидимое тягостное облако: лица его обителей были омрачены печалью, редко слышался смех, праздники были запрещены.

Заметив, что старшие служанки начали ткать траурные одежды, Иофар разразился страшным гневом, потребовал немедленно распустить уже сотканные ткани и сжечь все нити. Но он не мог бороться с грустными мыслями и тяжким молчанием. Кто, будучи в здравом уме, мог поверить в то, что Моисей еще жив?

Однажды на рассвете Сепфора спросила Обаба, смог бы он найти на горе следы Моисея?

Обаб долго колебался, глядя на отяжелевший живот Сепфоры.

— Еще недавно это было бы не так сложно. Но сейчас? Кто может знать, как далеко он поднялся? Он может быть с другой стороны склона, где нет источников.

— Может быть, он ранен и ждет, что мы придем ему на помощь? Я думаю об этом дни и ночи.

Обаб долго смотрел на гору, словно на дикого зверя, преграждавшего ему путь. Он знал то, что не осмеливалась сказать его сестра из Куша. Если Моисей умер от голода или если с ним случилось несчастье, то следовало как можно быстрее найти его тело, пока его не сожрали дикие звери.

— Да, пора узнать.

Он вернулся через семь дней, и его рассказ вызвал горе и скорбь.

На западной оконечности горы он нашел половину животных из стада Моисея, которые бродили в одиночестве. Пройдя еще пятьсот локтей, Обаб обнаружил останки остальных животных, ставших добычей зверей и хищных птиц.

— Животные, очевидно, разбрелись и заблудились, потому что некому было их удержать и успокоить, — объяснил Обаб. — Я продолжал карабкаться выше и выше, голос у меня сорвался от крика. В сумерках на середине горы, там, где склоны покрыты лишь пылью и колючим кустарником, я нашел палатку. От нее остались только две сломанные стойки и изорванный холст.

Обаб не мог продолжать свой путь, не рискуя собственной жизнью.

— Ты видел его мула или верблюда?

— Нет.

Поняв мысль своего отца, он торопливо добавил:

— Там наверху нет ничего, отец мой. Там нет ни травы, ни даже самого тоненького ручейка.

Иофар тяжело взглянул на него:

— Ты ошибаешься, сын мой. Там Хореб.

Мудрец и советник царей Мадиана больше не отходил от алтаря Хореба. С помощью Сепфоры он скрупулезно выполнял все ритуалы, приносил самые богатые жертвы. Он принес в жертву десять самых крупных овец из своего стада и молодого теленка. Обаб, видя, как его отец расточал свои богатства за человека, который не был ни его сыном, ни братом, ни даже мужем его дочери, ни разу не выразил какого-либо недовольства. Сишевед сам привел к Иофару овец из своего стада и попросил принести их в жертву от своего имени.

Вскоре весь двор и окружающие пастбища покрылись черным, жирным и зловонным дымом, исходившим от сожженных животных. Люди ходили, затыкая нос и рот, но никто не протестовал и не жаловался. Наступил день, когда Сепфора почувствовала первые боли, и ей приготовили белье и ложе из кирпичей. Роды прошли гораздо быстрее, чем в первый раз. Едва на горизонте появился первый луч солнца, как раздался крик новорожденного. Сефоба, живот которой уже заметно округлился, объявила всему двору о рождении мальчика. Но прежде чем повитухи успели перерезать пуповину и положить младенца на грудь Сепфоры, раздался громкий неистовый крик, от которого вздрогнули все акушерки. Сепфора, ослабевшая от перенесенных усилий и боли, стеная, приподнялась со своего ложа. Сефоба распахнула дверь, и одна из служанок закричала: